Ласло КОНТЛЕР - История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Насколько взгляды Ракоци были реальными при сложившихся обстоятельствах – это предмет вечного спора для историков. Однако действительно он доказал то, что даже в самые тяжелые времена Венгрия всегда обнаруживала тенденцию противостояния неизбежнос- /241/ти, преодоления границ возможного, обусловленных ее социально-экономической отсталостью, заторможенностью процессов восстановления сил и частичной политической зависимостью, – даже если эта тенденция реализовывалась в доблестной, но горькой судьбе неудачников. Но поскольку такая ситуация многое объясняет в современной истории Венгрии, война за независимость под руководством Ракоци, а также ее результаты достойны пристального внимания как открывшие одну из основных тем венгерской истории: тему сложного, случайно складывающегося соотношения между конституционной независимостью, национальными интересами, связанными с самосохранением, и политическим, социально-экономическим и культурным прогрессом. /242/-/243/

XVIII век в европейской истории примечателен тем, что вернул старому континенту его былое величие. После двух столетий опустошительных религиозных, гражданских и международных войн, после родовых мук нового социально-экономического порядка и преувеличенных сомнений относительно этических основ европейской цивилизации старушка Европа, казалось, поднялась на такую ступень развития, с вершины которой могла с гордостью сопоставить свои достижения с любыми альтернативами, как в прошлом, так и в настоящем. Сложная континентальная система разделения труда и веретена коммерции, все прочнее связывавшей своими нитями европейские государства, довели удовлетворение потребностей людей пусть не до идеального, но все же беспрецедентно высокого, нигде и никогда прежде не виданного уровня, одновременно развивая утонченность их вкуса и тягу к изысканным материальным, социальным и интеллектуальным наслаждениям. Осознание значения веротерпимости сделало возможным мирное, без всяких репрессий сосуществование множества различных религиозных учений; понимание необходимости гармонизации общественных интересов в государстве способствовало тому, что могущественные бюрократические системы, сформировавшиеся за несколько предшествовавших веков, стали мириться с властью закона, сохраняя при этом способность управлять государством; осмысление политики как системы уравновешивания сил хотя и не искоренило окончательно международные войны и конфликты, но уменьшило опасность увлечения идеей мирового государства – «всемирной монархии», обычно ассоциировавшейся с такими деятелями, как император Карл V или Людовик XIV. Новые политические воззре- /244/ния имели также следствием выработку системы контроля над возможностью создания огромных армий, появившейся лишь в последнее время и обладавшей страшным разрушительным потенциалом. Это привело к формированию мирового общественного мнения и системы международного права, необходимых для того, чтобы трансформировать хаос и анархию, сопровождавшие борьбу соперничающих держав, во «всеевропейскую республику».

По крайней мере, так людям казалось. Конечно, просвещенные умы, упорно пытавшиеся разобраться в современной им цивилизации и в основном разделявшие эти общие для эпохи Просвещения идеи, никогда не делали вид, будто идеи эти уже были осуществлены, но разделяли убеждение, что они выявляют генеральное направление развития континента, так сказать, самую суть европейской истории. Просвещение не было эпохой поисков абстрактных метафизических истин. Напротив, оно стремилось постигать новые идеи и категории во всевозможной их полноте, сложности и противоречивости. Кроме того, деятели Просвещения предприняли попытку собрать и систематизировать всю имевшуюся массу знаний о человеке, о его природе и социальной среде с целью дальнейшего улучшения этой самой среды. Вот почему французская «Энциклопедия» стала наиболее грандиозным и самым совершенным par excellence достижением эпохи. Цели, которые преследовали энциклопедисты, и их взгляды, по сути, были своего рода квинтэссенцией всех противоборствовавших течений внутри Просвещения, объединявшихся исключительно верой в прогресс. Эта всепобеждающая уверенность в способности человека к развитию и вера в то, что он сам сможет управлять этим развитием, были унаследованы от Просвещения Иммануилом Кантом, который считал, что человек может стать независимым существом, если только сумеет освободиться от самовнушенной нравственной и интеллектуальной потребности в авторитетах, наставниках и поводырях. Вера в прогресс пережила даже ужасы Великой французской революции, сохраняя свое значение в течение почти всего XIX в.

Изгнание турок предоставило Венгрии шанс принять участие в этом всеевропейском динамичном процессе обретения уверенности в собственных силах, хотя конкретные условия ее существования весьма затрудняли возможность этим шансом воспользоваться. Затяжной экономический упадок в сочетании с бесконечными опустошительными войнами на ее территории вызвали такую разруху, что все путешественники из Западной Европы, посетившие Венгрию в начале XVIII в., описывали ее в своих заметках и отчетах как страну крича- /245/щих противоречий. Земли, отличавшиеся сказочно плодородными почвами, превратились в бескрайние заболоченные луга и пустоши (в 1720 г. было обработано менее 2,4 % всех пахотных площадей). Население страны стало крайне малочисленным и нищенски бедным. Например, к моменту освобождения Буды из примерно 200 населенных пунктов комитата Хевеш уцелели только два; на площади около 5 тыс. кв. км. к югу от города Вац в комитате Пешт тоже осталось всего два населенных пункта из 64 некогда цветущих поселков, сел и деревень. Если в Западной Европе за два столетия (XVI–XVII) население стран в среднем увеличилось на 60 %, то венгерское население, составлявшее в 1686 г. 3,5 млн. человек и едва ли превышавшее уровень 1500 г., теперь, после войны за независимость, чумы и освободительной войны под руководством Ракоци в конце XVII – начале XVIII в., должно было сократиться еще на нескольких сотен тысяч человек.

Как это по обыкновению бывает после демографических катастроф, восстановление численности населения затем пошло впечатляющими темпами: к середине XIX в. оно выросло в четыре раза по сравнению с его началом. Помимо естественного прироста, увеличение шло также за счет нескольких волн как организованной, так и стихийной иммиграции. Это усилило уже проявившуюся к этому времени тенденцию: от примерно 50 % в 1700 г. к середине XIX в. собственно венгры составляли не более 40 % общей численности населения. Поскольку слаборазвитая экономическая система нуждалась в большом количестве рабочих рук и поскольку вклад сербов, румын и немцев (не считая внутренних мигрантов – словаков, хорватов и русинов, [16] Русины ( рутены ) – украинцы, жившие в Польше или Австро-Венгрии. также оставивших глубокий след) в культуру и этногенез регионов, где они расселялись, был особенно ценным, значение переселения народов на венгерскую территорию в этот период трудно переоценить. Но, с другой стороны, главным образом по той причине, что османское иго надолго задержало не только социально-политическое развитие Венгрии, но и становление современного мировоззрения среди ее жителей, указанные изменения в этническом составе населения привели к зарождению межнациональной напряженности. Жизнь доказала неразрешимость межэтнических противоречий и антипатий, что и привело по окончании Первой мировой войны к распаду некогда единого и цельного Венгерского королевства.