Ласло КОНТЛЕР - История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Я уже отмечал одно крайне неприятное обстоятельство: политическая ситуация, которая сложилась в стране за несколько десятилетий /246/-/247/до начала антитурецкой освободительной войны, привела к расколу как всего венгерского общества, так и его элиты. Причем значительная часть венгров оказалась воюющей не на «той» стороне. Но даже воевавшие против турок за освобождение страны представляли собой массу разрозненных индивидов. Они не создали единого военно-политического движения, о котором некогда мечтал Зриньи. Это обстоятельство использовалось пропагандой Габсбургов в качестве доказательства ненадежности венгров как нации и оправдания собственного желания подчинить их страну силой оружия. Это была серьезная угроза, поскольку Габсбурги стали могущественными, как никогда прежде. На западной их границе Франция, вечно противостоявшая императорам «Священной Римской империи» и доставлявшая им сильную головную боль своей готовностью помогать Польше, поддерживать турок или же венгерскую оппозицию, стала утрачивать свою гегемонию, тогда как успехи на юго-восточном фронте превратили Вену из осажденного приграничного города в подлинную столицу новой, «дунайской» империи Габсбургов.

Для Венгрии все это создало в высшей степени неблагоприятную ситуацию, которую смогла немного улучшить только война за независимость под руководством Ракоци. Полное отделение страны, обретение ею самостоятельности в качестве необходимого условия для социально-экономического прогресса не было и не могло быть осуществлено движением Ракоци, поскольку его внутренние и внешние ресурсы были очень ограниченными. Значительно более реальной представлялась борьба за социальные преобразования в составе Габсбургской империи, чтобы Венгрия, войдя в нее, сохранила бы свою целостность, равно как и толику автономности. Именно это и было достигнуто компромиссом 1711 г., который был бы совершенно невозможен, не приложи участники войны за независимость воистину титанических усилий и не пойди они на смертельный риск. Несмотря на все недостатки этого договора и на обоснованность претензий к нему со стороны Ракоци, он, выработанный Карольи и Палфи, без сомнения, принес в Венгрию гражданский мир и создал более благоприятные, чем прежде, условия для восстановления страны. Разумеется, договор способствовал усилению позиций дворянства и поэтому едва ли может рассматриваться как однозначно прогрессивный в смысле его исторического значения и роли в процессе социально-экономической модернизации венгерского общества. Однако, как показал польский вариант, отражая общую специфику восточноевропейской ситуации, как раз усиление сословно-корпоративных структур и институтов, /248/тесное переплетение «национальных» интересов с частными, классовыми интересами дворянства делают государственность даже при самой полной ее политической независимости весьма слабым гарантом социально-экономического прогресса всей страны. Подчас она не может гарантировать даже собственной безопасности, не имея сил сопротивляться внешним захватчикам. В случае с Венгрией многое зависело от способности и желания ее дворянства реагировать на импульсы, исходившие от быстро менявшегося мира, причем источники многих этих импульсов находились совсем близко – в Вене. Иными словами, будущее страны во многом зависело от того, насколько полно ее элита сумеет проникнуться духом Просвещения, захочет ли она менять неторопливый барский образ жизни на беспокойное, напряженное существование предприимчивого и рачительного хозяина, озабоченного беспрестанным совершенствованием методов управления и культивации земли, кругозор которого расширился настолько, что смог включить в себя такие понятия, как «общественная польза» и «социальная ответственность». С одной стороны, можно считать, что венгерское дворянство со своей исторической миссией не справилось и являлось главным виновником сохранения в стране отживших свое время институтов и отношений, которые сильно мешали ей приспосабливаться к современной ситуации. Но с другой – оно свою миссию выполнило, поскольку его достижения, в целом, перевешивавшие недостатки, во многом подготовили события самого противоречивого, но и самого яркого периода в истории Венгрии – «эпохи реформ» и ее кульминацию – революцию и войну за независимость 1848–49 гг.

Административная система, установленная в Венгрии по условиям Сатмарского мира, по-прежнему, в целом, может быть определена как абсолютная монархия. Но это был режим куда более мягкий, более рациональный, нежели тот вариант абсолютизма, который оказался навязанным Фердинандом II Богемии после 1620 г. и который безуспешно пытался насадить в самой Венгрии Леопольд I после 1670 г. Однако Габсбургам оказалось трудно подавить самостоятельность венгерского дворянства, пока рядом находились турецкие войска и пока существовала независимая Трансильвания. Кроме того, австрийские самодержцы все же усвоили уроки, преподанные им движениями /249/Бочкаи, Тёкели и Ракоци. Наконец, немаловажным оказался тот факт, что новый монарх был вынужден решать венгерский вопрос, находясь в совершенно необычной для него ситуации. Карл III (он же император «Священной Римской империи» Карл VI) готовился вступить на трон отвоеванных им испанских владений Габсбургов, поэтому мог взглянуть на венгерские проблемы как бы со стороны, безучастно и беспристрастно. Перспектива присоединения Испании к восточным владениям Габсбургов под властью единого государя настолько испугала их бывших союзников по войне за Испанское наследство, что они немедленно стали готовиться к сепаратному миру. Тем не менее, победоносная война Австрии с Людовиком XIV продолжалась вплоть до подписания Раштаттского мирного договора в марте 1714 г. Поэтому в 1712 г. Карл III хотел мира в своем венгерском тылу. В самом начале 1712 г., вскоре после своего прибытия из Испании (в Вену он возвращался через Франкфурт, где был избран и коронован императором), Карл III созвал заседание австрийского парламента. 30 марта он утвердил Сатмарский мирный договор и в своей хартии, изданной перед вступлением 21 мая 1712 г. на венгерский престол дал обещание сохранять территориальную целостность Венгрии и управлять ею в соответствии с ее обычаями и законами.

В принципе это положение стало основополагающим для всего свода законов, принятых государственным собранием в 1714–15 гг. (заседание которого несколько раз приостанавливалось из-за повторения эпидемических вспышек чумы). В этом своде законов все статьи Сатмарского мира получили юридическую формулировку. Иными словами, в отличие от самой Австрии или Богемии, где короне удалось вывести свое правительство из-под контроля феодальных сословий и, в определенной мере, ограничить их привилегии – особенно по части освобождения от налогов, – в Венгрии было сохранено политическое равновесие сил между короной и сословно-корпоративными институтами, т. е. венгерскому дворянству и духовенству, прежде всего, конечно, магнатам, удалось сохранить большую часть своего политического влияния и почти все социальные привилегии. Автономный статус Венгрии был закреплен законодательно и отныне все будущие монархи перед вступлением на венгерский престол были обязаны давать клятву в готовности соблюдать законы страны и регулярно созывать ее государственное собрание. Одновременно были аннулированы все законы, принятые в период правления Ракоци, и все участники войны за независимость, не почтившие своим присутствием заседание собрания, были обвинены в государственной измене. Также /250/была разработана методика определения прав владения собственностью, возвращенной от турок. Чтобы покончить с правовой анархией, была предпринята попытка – при вялом сопротивлении части венгерского дворянства – реорганизовать всю судебную систему. Была создана регулярная армия, подчиненная королевскому Военному совету, хотя вопросы ее финансирования и набора военнослужащих оставались в компетенции государственного собрания. Все финансовые учреждения Венгрии были переподчинены Венгерской придворной канцелярии, созданной в Пожони. Венгерская придворная канцелярия обрела полную независимость от какой бы то ни было иной инстанции, хотя ее кадры набирались из ближайшего окружения монарха, а сама она находилась в Вене, выезжая в Пожонь только на период созыва государственного собрания.