Элен Каррер д’Анкосс - Александр II. Весна России

Вернувшись в Варшаву, успешно выполнив миссии, умножившие его авторитет, он провел переговоры с национальным правительством, которое решило сложить с себя полномочия, передав ему всю полноту диктаторской власти. Его первой заботой было заставить замолчать несогласных, чтобы продемонстрировать, наконец, России образ единого польского национального движения. Замечательный организатор, он задумывался о созыве польского народного ополчения , чтобы располагать настоящей освободительной армией. Хотя это ему не удалось, он тем не менее добился материальной помощи от поляков, эмигрировавших из страны. И, несмотря на состояние войны, прилагал все усилия к проведению реформ в деревне.

В эти месяцы, столь насыщенные событиями, подпольное польское правительство практически «дублировало» российские учреждения на территории Польши. Добиться этого помогало содействие большей части населения, вовлеченного в движение. Мирные граждане, отложив свои занятия, превращались в чиновников, министров и дипломатов подпольного правительства, и выполняли для него бесконечное количество задач, пересекавшихся иногда с теми, которые выполняли сотрудники наместника. Так, больше года в стране, объятой восстанием, функционировало две власти: власть наместника от имени Александра II и власть возрождающейся Польши.

Этой эффективной «диктатуре» Ромуальда Траугутта был положен конец столь неожиданный, сколь и нелепый — он был арестован в апреле 1864 г. дома в центре Варшавы, где по-прежнему жил с чужим паспортом, позволявшим ему пересекать границы Российской империи. Он пал жертвой признаний молодого студента, участвовавшего в восстании, который, будучи задержан и допрошен полицией, предоставил ей информацию, позволившую арестовать диктатора. Но за шесть месяцев, отделявших приход к власти Траугутта от его ареста, восстание приняло широкий размах не только в Польше, но — что гораздо больше беспокоило Александра II — и в других частях империи благодаря усилиям поляков, распространявших там революционные идеи.

Некоторые польские эмиссары, вдохновленные русским народничеством, действительно объезжали украинские села, пытаясь убедить колеблющихся крестьян в том, что у их бед общий корень — гнет русских, который необходимо устранить. На самой Украине их усилия не увенчались успехом. В Белоруссии, где жило много евреев и где бедные крестьяне более внимательно прислушивались к этим призывам, наметились контуры повстанческого движения. Но призыв солидарности с восставшими был услышан прежде всего в Литве. В этом призыве ссылались на долгую славную общую историю, поскольку адресовался он к «польско-литовско-русинской нации». Реакция литовцев показала, что эта нация была для них не просто напоминанием о прошлом. В герб национального правительства Польши входили также гербы Литвы и Рутении. Нация возрождалась!

Военные операции следовали одна за другой, малозначительные по количеству участников и преследуемым целям, ибо повстанцы не могли атаковать ни один крупный русский объект. Но их было достаточно, чтобы восставшие одерживали символические победы, которые давали им ощущение того, что они беспокоят и даже изматывают силы русских. Одно из редких крупных столкновений произошло в конце февраля 1863 г. у местечка Келец. Войска под командованием генерала Лангевича встретили русские войска с такой решимостью, что великий князь Константин, который с беспокойством следил за ходом сражения, приветствовал в своем дневнике поражение и арест военачальника повстанцев, когда тот пытался пересечь границу.

В действительности борьба была в основном политической: речь шла о том, в каком виде Российская империя могла принять Польшу. С польской стороны долгое время надеялись на возвращение к статусу 1815 г. и даже — но это были бессмысленные мечтания — на возрождение польско-литовского единства. Но для реалистов, таких как Траугутт, распространение восстания на Литву рассматривалось скорее как средство давления или повод для переговоров с Александром II. Диктатор надеялся, что размахивая жупелом польско-литовского единства, он добьется от императора, напуганного этой перспективой, существенных уступок, касающихся политического статуса Польши, в обмен на отказ от мечты об объединении.

Но это шло вразрез с представлениями Александра II о будущем Польши и интересах империи. В этом отношении на протяжении всего восстания, представлявшего для России серьезную угрозу, монарх последовательно и решительно защищал свою позицию и выбранную политику. Еще до восстания он размышлял над проблемой панславизма, под знамена которого встали некоторые русские и польские либералы, утверждавшие, что гибкая политика по отношению к Польше, основанная на уверенности в единстве интересов славян, может позволить очертить контуры новой политической общности, самобытной и одновременно устраивающей Россию; что в конечном счете в рамках панславизма национальные интересы России и интересы польских националистов могут гармонично сосуществовать. Понимая соблазнительный характер этой теории, Александр II писал своему брату после его назначения наместником в Польше:

«Многие будут рассчитывать и льстить твоему панславизму. Мысли эти, как бы они ни были завлекательны для будущего, я считаю в настоящую минуту крайне опасными для монархического начала, ибо я вижу в них распадение России даже не на отдельные государства, а на отдельные и, вероятно, враждебные республики. Соединение же всех славян под одну державу есть утопия , которая едва ли может когда-либо осуществиться».

И накануне восстания он таким образом развил это предупреждение:

«Мои убеждения [по вопросу о панславизме] не новые, но теперь они сделались еще сильнее, и я вижу в нем не славу, а гибель для Русской империи , не говоря уже о нашей династии, что в моих глазах дело второстепенное , и потому пока буду жив, никогда не поддамся подобным стремлениям…»

Когда вспыхнуло восстание, Александр II проявил решительность. В то время как его брат склонялся к возвращению политической системы образца 1815 г., по крайней мере к уступкам, главной из которых могло стать восстановление сейма, символа политической жизни Польши, Александр II оставался непреклонен. Его реакция проявилась в том числе в репрессиях, призванных продемонстрировать, что он хозяин положения. Он назначил виленским генерал-губернатором Муравьева, который на момент назначения занимал пост министра государственных имуществ [72] Отправлен в отставку еще в конце 1861 г. — Прим. пер. , но для поляков был прежде всего человеком, подавившим восстание 1831 г. в Литве, и уже завоевавшим там прозвище «Муравьев-вешатель».