Рита Мональди - Veritas

Лицо аббата Мелани, за исключением фиолетовых отпечатков от очков, было восковым, невероятно бледным. Казалось, будто безумный художник в шутку выкрасил его лицо белилами, пеплом – глазницы и кривой нос, превратив в копию Пульчинеллы. Выкатив глаза, он смотрел наружу.

– Но я… мы… мы летим! – беспомощно пробормотал он, затем лишился чувств и рухнул, словно сброшенная змеей кожа, на дно корабля.

Тут я понял то, что, наверное, подозревал всегда: Атто не был слеп.

Мой помощник – как бы там ни было, а он был студентом-медиком – нащупал у него пульс, осмотрел его закатившиеся зрачки и, наконец, привел Атто в чувство с помощью нескольких звонких оплеух.

Парик сбился, немногие оставшиеся волосы трепал безжалостный ветер, аббат Мелани смотрел на меня опухшими глазами, с искривленными губами трагической маски. Он произнес глухое, монотонное «О-о-о-о!», нечто среднее между хрипом и выражением удивления. Опираясь на Симониса, он подошел к поручням, затем вернулся, тут же сразу согнулся, и так он проделал два или три раза, озадаченный высотой, на которой мы находились.

Внизу в бессильной ярости вслед нам рычали львы, тигры и медведи; словно угрожая, поднимал вверх хобот слон; птицы, все еще жаждущие суматохи, окружали нас, привлеченные нашим судном, легко держащимся в воздухе, хотя крылья его оставались неподвижными. Быть может, это было галлюцинацией (да, так оно, наверное, и было), но когда я напряг зрение, то увидел внизу пантеру, которую Симонис загнал в угол метлой, и мне показалось, будто в ее далеких глазах сверкает молчаливое обещание жгучей ненависти.

– Да, синьор Атто, мы летим, – подтвердил я, обращаясь к нему, – а вы, похоже, отлично видите.

– Мои глаза видят, это так, – признался он, окидывая взглядом горизонт, не обращая внимания на то, что говорит, настолько поражен он был потрясающим видом, открывавшимся повсюду под нами.

Застывший неподвижно нос Мелани рассекал воздух, подобный деревянной орлиной голове Летающего корабля, загадочно несшегося в бесконечность.

– А мы… мы не могли бы лететь несколько пониже? – попросил он.

Мы с Симонисом переглянулись.

– Да, синьор Атто, попытайтесь нашептать ему это на ушко, – сказал я, указывая на орлиную голову, размещенную на носу судна, и невероятное напряжение, разрывавшее меня на части, вылилось в смех с издевкой. – Может быть, он хоть вас послушается.

Симонис присоединился к разряжающему смеху, а успокоим шись, мы пояснили Атто, что это не первый наш полет, поскольку два дня назад мы уже познакомились с невероятными возможностями Летающего корабля.

– Ты все скрывал от меня, мальчик…

– А вы притворялись слепым, – ответил я.

– Все не так, как ты думаешь. Я сделал это для того, чтобы защититься, – лаконично поправил он меня и, выглянув из-за борта судна, посмотрел вниз.

Взгляд его скользнул по горе Каленберг, крышам и церковным башенкам Вены, городским стенам, перешел на широкую равнину гласиса, Дунай с его рукавами, равнину на другом берегу реки, простиравшуюся насколько хватало глаз, до самых королевства Польского и царских земель; а затем на здания, мосты, аллеи, виллы, сады, холмы с виноградниками, возделанные и опрятные поля, дороги, тянувшиеся от Вены в предместья и дальше по стране, речки и ручьи, склоны и ущелья: все это сжалось до крошечного муравейника, и мы могли считать себя его гордыми всемогущими богами.

– Скажите мне: как управлять этим кораблем? Как он летает?

– Мы не знаем, синьор Атто, – ответил Симонис.

– Что? Разве не вы подняли его в воздух? – воскликнул он, и я увидел, что на лице его отразился ужас.

Бедный аббат полагал, что мы с Симонисом являемся причиной подъема в воздух и поэтому можем, словно повелители, управлять этим кораблем. Я попытался объяснить Мелани, что Летающий корабль и в прошлый раз поднялся в воздух не потому, что мы его каким-то образом заставили сделать это, но исключительно потому, что он – по крайней мере, так казалось – угадывал наши желания и хотел их исполнить: в первый раз – намерение разгадать тайну Золотого яблока; во второй – отчаянное желание убежать от хищников Нойгебау.

– Желание? Одной воли не достаточно для того, чтобы сдвинуть с места вилку, не говоря уже о полете. Скажите мне, что я сплю, – ответил Мелани.

Как раз в этот самый миг Летающий корабль, мягко дрогнув, изменил курс.

– Что здесь происходит? – обеспокоенно спросил Атто. – Кто управляет кораблем сейчас?

– Это сложно понять, синьор Атто, но он управляет собой сам.

– Управляет собой сам… – озадаченно повторил Мелани, снова бросил удивленный взгляд вниз и слегка покачнулся.

Симонис поспешил к нему, чтобы поддержать.

– Боже мой, – с дрожью в голосе произнес Атто, в то время как грек растирал ему руки и корпус, – здесь, наверху, ужасно холодно, хуже, чем на вершине горы. А как мы спустимся обратно? Мы не разобьемся о землю?

– В прошлый раз корабль вернулся на площадку для игры в мяч.

– Но мы не можем возвращаться туда, – пробормотал Атто, снова побелев как мел, – там эти… Помогите! Боже милосердный! Пресвятая Дева!

Корабль вдруг повернул. Мягко, но решительно качнувшись, судно повернуло влево, и центробежная сила швырнула Атто на дно. К счастью, Симонис, остававшийся рядом с ним, успел схватить его за краешек одежды. Я тоже, чтобы сохранить равновесие, вынужден был ухватиться за одну из балок.

Несколько минут мы молчали, только неземной звон янтаря заполнял пустоту. Взгляд Атто теперь был устремлен в пропасть; словно в церкви шептали его губы слабые, не наполненные верой молитвы ко Всевышнему, Пресвятой Богородице, ко всем святым.

По мере необходимости корректируя свой курс, корабль постепенно облетел все воздушное пространство над городом. Во время каждого нового внезапного поворота воздушного корабля Атто, вцепившись в Симониса, с трудом шевеля губами, ругаясь от потрясения, комментировал наш полет.

– Жизни… целой жизни… – лепетал он, – целой жизни не хватило мне, чтобы понять мир. А теперь, когда пора подыхать, со мной еще и такое случилось…

Тем временем корабль закончил свой полет над Веной. И тут я услышал это. Гармоничное перешептывание камней янтаря расширилось и украсилось причудливыми, неописуемыми вибрациями, создавая в самом себе контрапункт из шепота, перезвона, переходящего в непрекращающееся крещендо. Наконец светящиеся камни одарили нас, словно приветливый оркестр, золотисто-голубыми звуками, и весь корабль окутала сладость, которой просто невозможно было противостоять. Сродни чудесным симфониям, которые слышишь незадолго перед тем, как уснуть, теперь невероятное концертное блаженство звучало на Летающем корабле, и я знал, что Симонис и Атто разделяют его со мной и что они так же, как и я, опьянены им. Мне даже не нужно было спрашивать: «Вы тоже слышите это?» – поскольку это было вокруг нас и в нас самих.