Рита Мональди - Veritas

– Нет, любимый. Это не курочки. Не совсем, – улыбнулась моя супруга.

С трудом собираясь с мыслями, потрясенная все нарастающей внутренней бурей, Клоридия рассказала мне все.

Когда она закончила, я повернул голову в поисках аббата Мелани: завернутый в шерстяное одеяло, он сидел перед камином и оживленно болтал с Камиллой. Наши взгляды встретились. Как он себе представлял, этот миг должен был быть счастливым. Но это было невозможно, пока невозможно.

Возвращаясь обратно в Вену, лошадь неслась сквозь ночь стрелой, таща за собой небольшую повозку. Каждый раз, когда нас подбрасывало на кочке, аббат Мелани начинал причитать. Мы должны были спешить, очень спешить – нужно было остановить руку, которая намеревалась предательски убить императора. Но как нам попасть в Хофбург?

Я не мог собраться с мыслями. От всего, что я пережил за последние часы, остался только громкий крик сорока тысяч солдат Касыма. Его больше не было, но он остался во мне, подобно ноге, оставляющей свой отпечаток, и временами вибрация становилась просто невыносимой. Мне было трудно различать звуки, я с трудом слышал даже свой собственный голос. Я не оглох, но был оглушен.

Прибыв в Химмельпфорте, мы услышали, еще не выйдя из коляски, громкий стук колес кареты. Прямо перед нами остановилась двуколка. На ней были императорские инсигнии. Из нее вышли два пажа с факелами.

– Открывайте, скорее! – закричали оба, принимаясь сильно барабанить в двери монастыря.

– Вы меня ищете? – спросила, подходя к воротам, Камилла, которая уже все поняла. – Я хормейстер.

– Это вы? Тогда скорее! – сказал один из пажей, передавая ей конверт с императорской печатью. Камилла тут же вскрыла его.

– Это письмо его величества, – сказала нам Камилла, прочитав записку, и голос ее надломился от страха. – Он зовет меня. Немедленно.

Вот он, ответ на мои чаяния: я буду сопровождать Камиллу в Хофбург, и с ней попаду прямо к императору. Клоридию и Атто мы оставили в монастыре.

Окутанная чернотой ночи, решавшей судьбу мира, перед нами медленно проявлялась резиденция императора. Мы постучали в дверь бокового входа. Несмотря на ранний час, нам открыли сразу же. Я догадался, что Камилла очень часто пользуется этим входом, потому что слуга, открывший нам, не стал задавать вопросов по поводу наших личностей. Он попросил нас подождать в комнате, куда спустя несколько минут пришел лакей с заспанным лицом. Он тут же обнял Камиллу, и они по-братски поцеловались.

– Как он? – спросила хормейстер.

Тот ответил лишь серьезным взглядом и не сказал ни слова.

– Представляю вам Винсента Росси, кузена моего покойного мужа, – сказала мне Камилла. – Он сейчас принесет нам то, что нужно.

Спустя некоторое время Винсент вернулся с одеждой для пажа небольшого размера, как раз на меня. Я переоделся, и мы отправились долгим путем по коридорам, сопровождаемые лакеем и слабым светом его свечи.

Кроме темноты, заполнявшей залы Хофбурга, я помню только анфиладу коридоров, лестниц и снова коридоров. Наконец, большой холл, затем еще один. Безмолвное, призрачное появление и исчезновение лакеев, медиков и священников. Напряжение, опущенные взгляды, чувство бессильного ожидания. Я увидел даму, наполовину скрытую вуалью, в сопровождении двух фрейлин, опиравшуюся на чью-то руку. Сотрясаемая с трудом сдерживаемыми рыданиями, она удалилась, потом я услышал: «Господин граф фон Паар». Была ли то императрица? Я не отважился спросить. Нас поспешно пропустили, сдержанно, запросто. Похоже, Камиллу знали все слуги.

И вот открылась последняя большая дверь – мы вошли.

Хормейстер говорила приглушенным спокойным голосом. В свете стоявшего за его головой канделябра отчетливо прорисовывался профиль больного, и я видел, как он, задыхаясь, борется со смертью.

Когда Камилла подошла к постели, никто не отважился посоветовать ей быть осторожнее. Иосиф повернулся к вошедшей, однако ему не хватило сил ответить на ее приветствие.

Свора медиков вынуждена была отойти в дальний конец комнаты, равно как и исповедник, прижимавший к груди сосуд со святыми дарами, из которого причастился его императорское величество. В самом дальнем углу ждал и апостольский протонотарий, в руках он еще держал елей для соборования, которым только что помазал императора в присутствии папского нунция. Того самого нунция, для которого Камилла до сих пор работала над «Святым Алексием» и который теперь, вопреки всем ожиданиям, должен был в последний раз благословить умирающего императора от имени папы.

Камилла что-то шептала на ухо Иосифу I, а тот молча слушал. Вокруг было настолько тихо, что казалось, все затаили дыхание. Камилла могла заразиться смертельной болезнью, однако она стояла на коленях у кровати, словно у колыбели младенца. Затем она поднялась, и мне почудилось (не могу утверждать этого, поскольку в комнате царил полумрак), что она отважилась приласкать Иосифа Победоносного.

Я догадывался, что никогда не узнаю, что именно она ему сказала. И был прав.

Все было кончено. Его императорское величество, наследник Карла Великого на троне Священной Римской империи, протянул архангелу свою перчатку и вверил свою душу Всевышнему. Страдания его наконец были исчерпаны. Лихорадка иссушила его своим пламенем, боль ослабила до потери сознания, рвота вычистила внутренности, подобно жесткой щетке камердинера. А затем болезнь лишила его плоти, поглотила, раздавила изнутри.

Иосиф Победоносный умер, подобно паладину Роланду, который был побежден неверными во время падения Ронсеваля.

Он все время сохранял рассудок. Около десяти часов он нашел в себе силы подозвать придворного капеллана со Священным светом и, как добрый христианин, положил на него руки. Опустившись на колени перед постелью, капеллан протянул свечу и поддержал руки Иосифу Победоносному, которые были слишком слабы, чтобы самостоятельно держать свечу. Так его величество, глядя на пламя, слушал молитву отца-исповедника, который не выдержал душевных страданий, и ему потребовалась помощь.

В последние мгновения его величество выгнулся в сильной конвульсии: из глаз и ушей потекла черная кровь, из носа выступила слизь и части мозга; кожа, ткани, сосуды, капилляры и каналы лимфы взорвались, словно тысяча бесшумных мин. Казалось, это не обычная болезнь, да она и не была обычной: само зло терзало тело Иосифа Победоносного всеми своими гнусными силами и наслаждалось его страданиями.