Рита Мональди - Veritas

После того как я дал волю отчаянию и гневу, угрызениям совести и душевным страданиям, я стряхнул, словно гусь, выходящий из воды и машущий крыльями, чтобы обсушиться, с себя все воспоминания и снова задумался о настоящем. Недуг, который только что обнаружился у кастрата, казалось, не был притворным: своими собственными глазами (и не в последнюю очередь носом…) я мог убедиться в его достойном жалости состоянии, в которое его повергло известие о болезни августейшего императора. И разве не слышал я, как Атто страстно описывал геройские поступки Иосифа? Да, еще накануне, в тот день, когда мы встретились в кофейне «Голубая Бутылка», разве не описывал он в мрачных тонах позорное падение Франции и неудачу самовлюбленного правления Людовика XIV, чтобы вместо этого хвалить Вену, и Габсбургов, и Небо? Нет, то были, бесспорно, речи не врага Австрии. Если только…

Если только он не читал мне все эти лекции нарочно, чтобы обмануть меня и отвлечь от себя подозрения.

Я провалился не в сон, я почти потерял сознание, когда шахматная доска Христо выпала у меня из рук и из двойного дна показалась записка:

Уже пробило полночь, когда я побежал к Симонису. Я ворвался в комнату своего подмастерья, прервав его безмятежный сон.

– Нам нужно найти твоих товарищей, – сказал я ему, – и как можно скорее. Я заплачу им и прикажу прекратить расследование: это слишком опасно.

Я рассказал ему о внезапной болезни императора, о своих подозрениях по поводу того, что его могли отравить (о возможном участии Атто я при этом умолчал), и показал ему записку, написанную почерком Хаджи-Танева.

– «Король повержен», – медленно прочел грек, механически или задумчиво, понять я не мог.

– Ты понимаешь, Симонис? – спросил я, не зная, с кем говорю в этот миг: с привычным идиотом или со смышленым, проницательным студентом, которого открыл в нем не так давно. – Христо говорил тебе, что ключ к пониманию предложения кроется в словах «soli soli soli», что в свою очередь связано с матом. Благодаря этой записке мы наконец поняли, что имел в виду Христо: слово «шахматы» происходит от слов «шах» и «мат», и это наверняка по-персидски, поскольку сама игра, если я не ошибаюсь, возникла именно в той местности.

– И судя по тому, что написал Христо, «шах мат» дословно означает «король повержен», – добавил грек.

– Вот именно. Должно быть, Христо во время игры понял, что высказывание аги связано с императором.

– Не делаете ли вы слишком скоропалительных выводов? Откуда мы знаем, что «король повержен» действительно относится к. его императорскому величеству?

– А к кому же еще? – нетерпеливо воскликнул я. – Ага прибыл в Вену, произнес это странное предложение, его дервишу нужна чья-то голова, и совершенно случайно именно теперь Иосиф I заболевает…

– Как вы можете быть так уверены, что его отравили? А если это действительно оспа?

– Поверь мне, – только и сказал я.

Вообще-то я хотел сказать ему: «Если в деле замешан аббат Мелани, то ничего не происходит просто так, причем обычно кто-нибудь умирает насильственной смертью».

– А какая связь может быть между «soli soli soli» и «король повержен»?

– Что ж, это еще неясно, – согласился я, – но я уже знаю достаточно, чтобы больше не желать иметь на своей совести смерть еще одного студента. Поэтому я расскажу твоим товарищам, что Клоридия слышала от Кицебера. Я хочу быть уверенным, что они оставят это дело и никто больше не будет им заниматься, даже из чистого любопытства.

Симонис задумался.

– Ну, хорошо, господин мастер, – наконец сказал он, – мы сделаем так, как вы говорите. Эта история задевает вас. Завтра я пойду к своим друзьям и скажу им, что вы…

– Нет, ты найдешь их сейчас. Немедленно. Не зная этого, они каждый миг рискуют кончить так же, как Христо или Данило. Кого мы предупредим первым, сейчас же?

– Драгомира Популеску, – после короткого размышления ответил мне мой помощник. – С учетом того, чем он занимается, ночь – его жизнь.

Мы быстро обыскали все места в пригороде, где музицировали или танцевали: св. Ульрих, Нойштифт, Егерцайле, Лихтенталь и Домкапительгрюнде. Симонис поднял с постели Пеничека и заставил его немедленно сопровождать нас с коляской. Благо даря загадочным привилегиям младшекурсника мы выехали через городские ворота, просто заплатив стражникам «обол» как называл это Пеничек.

Симонис уже намекал мне, что Популеску ведет очень опасны образ жизни – этой ночью он перечислил мне все его занятия.

– Мошенничество в бильярде и с краплеными картами, манипулирование ставками в игре в кости, боччи и так далее. В свободное время он – нелегальный скрипач.

– Нелегальный скрипач?

Грек пояснил мне, что танцы и музыка в городе императора вовсе не являются само собой разумеющимся и невинным занятием, как кажется. Отец Абрахам а Санта-Клара тоже возмущался в своих проповедях: «Нет ничего нового в том, чтобы искажать хорошие стороны добрых традиций. Особенно же в танцах, когда нередко попирается честь».

И действительно, власти на протяжении вот уже десятилетия пытались как можно строже ограничить танцевальные мероприятия. Два года назад городской совет даже просил императора упразднить их. Исключение составляли свадьбы, где скрипачам было позволено играть до девяти-десяти часов вечера. Предписание, однако, не соблюдалось, напротив, возникла сущая танцемания под веселые звуки скрипки, особенно в предместьях.

Тем временем мы обыскали уже дюжину трактиров с оркестрами и танцующими, а Популеску ни слуху ни духу.

В пивных, продолжал Симонис, когда мы приближались к следующему кабаку, городской совет запретил танцы вообще, поскольку инструменты, на которых играли в подобных заведениях – «волынки, лиры или другие распутные скрипки», – не достойны называться инструментами. Посетители, люди vilioris conditionis, то есть низшие слои населения в перерывах между кружками пива, игрой на скрипке и танцами ведут себя слишком свободно и даже отвратительно распутно.

Однако поскольку запретами удалось добиться немногого (даже император требовал большей свободы для трактирщиков, танцоров и музыкантов), на танцы был поднят налог: раз уж что-то нельзя запретить, это нужно обложить налогами, как Учили мудрые австрийцы.

Все должны были платить налог, кроме аристократов, при условии, что они давали бесплатные балы и не брали плату за вход. Свадьбы, крестины, церковные праздники и различные праздники городских районов подлежали налогообложению. Владельцы трактиров и подобных им заведений должны были платить пять гульденов в год, заведения, расположенные за городской чертой, за общественные праздники платили тридцать крейцеров за музыканта, во время частных праздников – целый гульден! В результате музицировали и танцевали втайне, а во время проверки признавались в наличии меньшего количества музыкантов, чем было на самом деле. Бюро императорской придворной казны посылало инспекторов для контроля, но хозяева не впускали их, более того, им даже угрожали. Приходилось платить и музыкантам: им нужна была лицензия, чтобы играть. Штраф за музыканта без лицензии составлял пять гульденов.