Артем Драбкин - «А зори здесь громкие». Женское лицо войны

Форма у меня была сначала солдатская, специальная женская форма (юбки, платья) появилась только в конце войны. Да я все равно даже в конце войны юбку не носила, носила брюки солдатские. Не рассчитывали, что женщин придется в армию брать, а пришлось. Когда объявили набор в народное ополчение, то мы все и пошли. У разведчиков нашего взвода были маскхалаты — летом пятнистые, зимой белые. Сами мы еще веточки прикрепляли к маскхалатам для дополнительной маскировки. Маскхалаты — штаны и куртка раздельно. Зимой носили ватные брюки, ватные куртки, валенки. Шинели не надевали, они неудобные — в ногах путаются. Зимой выдавали еще шапку-ушанку и подшлемник шерстяной под каску. Полушубков не выдавали. Противогазные сумки мы носили, но кое-кто противогазы выбрасывал и клал туда какие-то другие вещи. В разведку мы все ходили с автоматами, винтовки мы в разведку не брали. Я ходила в разведку вместе с остальными разведчиками. Помимо автомата у меня были еще гранаты, «лимонка» у меня была всегда с собой — на всякий случай. В плен бы я не сдалась. Под себя кинула бы гранату, и все. Вещмешки не брали с собой, только оружие. Мы же в глубокую разведку не ходили. Дивизионная разведка ходила, мы их только провожали и потом возвращались. У нас был один разведчик Дибров, архангельский мужик, как он сам себя называл, он как стукнет финна, так «язык» и готов. Я ему говорила: «Ты уж поаккуратнее с ним, ты ведь этого «языка» не донесешь». Какие-то некрепкие «языки» в основном попадались нам. Вот так вот ходили в разведку, и в одной разведке меня ранило. Мы уже возвращались, когда финны нас обнаружили и дали минометный огонь. Мина взорвалась рядом со мной. Если бы каски на голове не было, то не было бы меня в живых — осколок пробил каску и застрял в черепе, не дошел до мозга. В черепе у меня так и сидит. Вторым осколком пробило щеку и выбило зуб. Язык поцарапало тем же осколком, он потом в рот у меня не помещался.

Я вернулась из госпиталя, а мне финны кричат из своих траншей: «Маруся, ты где была? Мы соскучились!» По-русски мне кричали, да и по-фински иногда. Когда мне кричали по-фински, я быстро смотрела по разговорнику, что они мне кричат. Сейчас я уже почти забыла все эти финские слова.

Там же, на Карельском перешейке, я получила свою первую награду — медаль «За отвагу». Была разведка боем, и она прошла очень неудачно. Много было раненых. Я оказала им первую помощь, собрала их всех вместе, оттащила в безопасное место. Всего одиннадцать человек — и вот за это я получила медаль «За отвагу».

Я не слышала и не видела таких случаев, чтобы финны и наши друг в друга не стреляли. Когда я там была, из траншей никто не высовывался и не загорал. Берега реки Сестры были близко, так что никто не высовывался. На отдых мы ходили в Песочное, Дибуны. Грибы и ягоды там собирали, это большое подспорье нам было.

Бетонные доты мы не использовали, там своя команда была. Что там за силы были — я не знаю. Мы были только в траншеях. Пехота — сто километров прошел, еще охота.

Я поражаюсь, почему финны не пошли в наступление в 1942 году — то ли не хотели, то ли еще что. Чего они боялись? Ведь такие слабые части стояли в обороне. Кто покрепче, все были на юге, в районе активных боевых действий, а в обороне одни дистрофики стояли. Ослабленные голодом. Почему не пошли? Оборона у нас слабая была. И питание плохое было, и снабжение. Мне кажется, финны свободно могли бы прорвать нашу оборону. Это мое мнение — может быть, на других участках фронта была другая ситуация, но у нас в дивизии именно так.

После госпиталя я вернулась в дивизию, но в декабре 1942 года пришла разнарядка — прислать столько-то девушек на пулеметные курсы, вот я и пошла на них. Нас было 3000 человек, из них 50 женщин. Эти курсы располагались на проспекте Бенуа, дом 1. У нас была отдельная казарма. Курсы длились три месяца, обучали обращению с пулеметом «максим», ручным пулеметом Дегтярева, автоматом ППШ, ППД, пистолетом, гранатами «лимонкой» и РГД. Сборка, разборка, стрельбы. Стреляла я хорошо. Натаскали нас здорово, я с закрытыми глазами могла собрать и разобрать пулемет. Январь, февраль, март 1943 года мы учились. После курсов я попала в запасной полк на Карла Маркса, там мы пробыли несколько недель и направились в Кингисепп. Там был какой-то учебный батальон, и мы должны были учить других бойцов на пулеметчиков. Но там я пробыла недолго — с одной моей знакомой пулеметчицей мы поехали в Ленинград, на КПП там был какой-то офицер. Мы разговорились, я узнала, из какой он части и где они располагаются, и убежала из этого учебного батальона. Аня Шмидт, моя подруга, тоже увязалась со мной. Мы пришли к генералу Путилову, доложили, что вот, возьмите нас. Он посмотрел, говорит: «О, пулеметчицы! И к тому же награжденные!» (У Анны был орден Красной Звезды, а у меня медаль «За отвагу».) Он сразу согласился нас взять. Это было в марте 1943 года. 45-я гвардейская стрелковая дивизия стояла в то время под Кингисеппом, местечко Криково.

С этого времени и до конца войны я прошла через все операции и бои, в которых принимала участие 45-я гвардейская стрелковая дивизия. И бои под Нарвой, и освобождение Карельского перешейка, и Эстония. Я была командиром пулеметного расчета. У меня был свой пулемет, наводчик, подносчики. Правда, иногда и самой приходилось ложиться за пулемет, и иногда коробки тащить, чтобы без патронов не остаться. В 45-й дивизии я тоже была награждена медалью «За отвагу». Я даже не помню, за какую операцию, — столько лет прошло. Там была речушка, и нам надо было штурмовать противоположный берег. А я с моим расчетом не стала ждать, пока закончится артподготовка, и со своим пулеметом на тот берег проскочила. Мы на том берегу уже готовы поддержать нашу пехоту огнем. Вот за этот бой я и получила вторую медаль «За отвагу». В той речке еще командир нашего полка искупался — он решил лично поучаствовать в атаке, надел солдатскую форму и при переправе искупался. Он был невысокого роста, маленький, щупленький.

Я его не узнала и говорю ему: «Ну что ты тут под ногами путаешься?» Он говорит: «Ну-ка, иди сюда, что за дела?! Комполка такие вещи говорить?!»

Пулеметчикам было очень тяжело. Нужно обеспечить атаку, поддержать пехоту огнем, а потом догонять ее и опять стрелять. А пулемет-то тяжелый. Иногда бежишь с ним и не знаешь, хватит ли дыхания. Только постреляли, опять надо вперед бежать. Стреляли туда, откуда немцы вели огонь. По моему опыту я могу сказать, что «Максим» был надежным оружием. Да, были заедания ленты, но я прекрасно знала, как его собрать, разобрать, как устранить неполадки. Помимо пулемета, бойцы в пульроте были вооружены автоматами — сначала с круглым диском, потом с рожком. Винтовок у нас не было, а трофейное оружие мы вообще не использовали. Каски носили. Никакого транспорта — ни грузовиков, ни повозок, ни лошадей у нас не было, и все вооружение — станок, ствол, щиток, боеприпасы — мы таскали на себе. Коробок с лентами я брала с собой штук шесть. Если мне казалось, что мало, то я еще сама брала с собой пару коробок. Не могу сказать, на какое время хватало этих коробок в бою, но без патронов я не оставалась. Я была запасливой и боялась остаться без патронов. Позицию сразу меняли, потому что засекут и сразу пустят мину или еще что. Но позиции меняли так, чтобы немецкие огневые точки были в поле зрения. В бою возили на своих колесах. На марше, конечно, ствол отдельно несли. Я пулемет быстро собирала, немного времени мне на это требовалось. Щиток у нас был, но не всегда мы его устанавливали. Он тяжелый, во-первых, а во-вторых, через эту щель надо еще пристроиться, прицелиться. А так без щитка сразу все видно. Не очень любили щиток применять, хотя он и защищает. «Максимы» с оптическим прицелом мне не попадались.