Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

Сталин дал следующий ответ:

«Роспуск Коминтерна правилен и осуществлен своевременно потому, что он облегчает организацию общей борьбы всех свободолюбивых народов против общего врага — гитлеризма.

Роспуск Коминтерна правилен потому, что

а) он разоблачает ложь гитлеровцев, что Москва якобы стремится вмешиваться в жизнь других стран и их «большевизировать». С этой ложью теперь покончено;

б) он разоблачает клевету противников коммунизма в рабочем движении, что коммунистические партии якобы в своей деятельности руководствуются не интересами своих народов, а приказами извне. С этой клеветой теперь тоже покончено;

в) он облегчает деятельность патриотов свободолюбивых стран, направленную на объединение всех прогрессивных сил каждой страны, независимо от партийной принадлежности и религиозных убеждений, в единый лагерь национального освобождения для развития борьбы с фашизмом;

г) он облегчает деятельность патриотов всех стран, направленную на объединение всех свободолюбивых народов в единый лагерь для борьбы с опасностью мирового господства гитлеризма и открывает тем самым дорогу к организации будущего сотрудничества народов на основах равноправия.

Я думаю, что все это вместе взятое приведет к дальнейшему укреплению единого фронта союзников и других объединенных наций в их борьбе за победу над гитлеровской тиранией.

Я убежден, что роспуск Коммунистического Интернационала осуществился вполне своевременно, потому что как раз сейчас, когда фашистский зверь напрягает свои последние силы, необходимо организовать общую ударную силу всех свободолюбивых народов, чтобы окончательно добить этого зверя и освободить народы от фашистского ига.

28 мая 1943 г. И. Сталин»

Хотя это интервью нам не дало ничего нового, оно опять‑таки разбиралось на целой серии семинаров. На этот раз дело ведь шло не о решении президиума Исполкома, а о высказываниях самого Сталина!

Со времени роспуска Коминтерна прошло уже три недели. Мы все еще вновь и вновь обсуждали со всех сторон эту единственную тему. Наконец, настал день, которого многие из нас уже нетерпеливо ждали.

На одном общем собрании школы Коминтерна было объявлено:

— Занятия кончились. Теперь задача всех товарищей во всех группах подготовиться к экзаменам, которые состоятся в ближайшее время.

Впервые мы получили в школе Коминтерна нечто вроде «отпуска». Правда, нам раздали целые списки экзаменационных тем, к которым мы должны были подготовиться. Но когда это делать — было предоставлено на наше усмотрение. Я уже так привык к жизни, в которой была заполнена каждая минута, что последние недели подготовки к экзаменам, — одновременно последние недели школы Коминтерна, — казались мне верхом свободы. В чудные, жаркие июньские дни мы имели право заниматься на свежем воздухе.

Наконец, в середине июня 1943 года началось! День за днем шли экзамены в различных группах. Наша немецкая группа вышла на испытания одной из первых.

За столом в учебном помещении сидели доценты и руководители семинаров нашей немецкой группы — Пауль Вандель («Класснер»), Бернгард Кёнен, Лене Берг («Ринг») и кроме них еще Михайлов, а также один–два доцента из других групп, знающих немецкий.

Курсантов вызывали одного за другим. Каждый должен был подойти к столу и вытащить билет с экзаменационными, вопросами. Каждый билет содержал четыре–пять вопросов. Эти вопросы относились к темам, проработанным нами в школе:

1. Философия (т. е. диалектический и исторический материализм), политическая экономия и другие теоретические вопросы из области марксизма–ленинизма;

2. История ВКП(б) и история Коминтерна:

3. История немецкого рабочего движения и актуальные вопросы современной антифашистской борьбы;

4. Общая политика (в первую очередь, фашизм и обстановка в гитлеровской Германии) и основные политические вопросы борьбы с Гитлером (например, опровержение нацистской идеологии, стратегия и тактика, единый фронт, народный фронт и т. д.).

Экзамен не был особенно строгим. Может быть, на испытания повлиял и роспуск Коминтерна. Но выявилось также, сколь многим нас напичкали в сравнительно короткий срок — в 11 месяцев.

В нашей группе испытания прошли без всяких инцидентов.

Только Отто совершенно запутался в определениях разницы между единым фронтом, народным фронтом, рабочим правительством и рабоче–крестьянским правительством, что Михайлова, кажется, не столько рассердило, сколько развеселило.

Примерно через 8 часов экзамен был закончен. Впервые после почти одного года нам вообще нечего было делать и мы наслаждались доставшимся нам в таком избытке свободным временем. Теперь и доценты и курсанты всех групп ждали только одного: директивы об окончательном роспуске Коминтерна и отправки на дальнейшую политическую боту.

В один из этих необычайных каникулярных дней произошло нечто такое, что вряд ли я посчитал бы возможным несколько недель тому назад.

Завтра состоится общая экскурсия всей школы. Целый день мы будем отдыхать на воздухе, греться на солнце и купаться в реке Белой, заявили нам.

Это было впервые, если не считать трех рабочих заданий, — что мы могли покинуть территорию школы.

Итак, мы лежали на пляже, купались, загорали и были чрезвычайно рады, что могли провести хоть один такой хороший день. Но этот день на реке Белой остался в моей памяти еще и по другой причине.

Я лежал рядом с одним другом немного поодаль от группы. Вдруг мы увидели крестьянку, приближающуюся к нам, и прежде, чем мы сообразили, как нам быть, если она с нами заговорит, она была уже перед нами.

— Вы, наверно, из этой школы, а?

Мы пробормотали что‑то нечленораздельное.

— Ну да, вы, конечно, не можете сказать, но я знаю, что вы из этой школы для иностранцев. Советская власть — дура. Она дает все иностранцам, а мы должны голодать. Но все равно, тем, наверху, это не поможет. Когда вы отсюда выйдете, вы все равно за них не будете.

Мы оба переглянулись, но не сказали ни слова. Крестьянка спокойно, но ускоряя шаг, удалилась. Ее смелые слова заставили меня вспомнить, что я 11 месяцев жил в совершенно ином мире, полностью отрезанный от жизни «простых» людей. Сегодня полная изолированность привилегированного слоя партработников представляется мне одной из важных черт сталинской системы. Этой изолированностью можно объяснить некоторые особенности в мышлении и поведении сталинских партработников.

Несколькими днями позже я читал, лежа на траве вблизи школьного здания, как вдруг услышал, что меня зовут по имени:

— Линден, Линден.

— Что случилось?

— Ты должен немедленно идти к директору.