Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

— Я должен со всей категоричностью указать, что никто, делающий здесь эту работу, не должен проронить о ней ни звука. Далее, я должен указать, что каждая бумажка, какой бы невинной она ни казалась, должна быть положена обратно в мешок, откуда она была взята. Само собой разумеется из этого зала нельзя вынести даже маленького клочка бумаги. Наконец, я должен обратить ваше внимание на то, что ваша работа заключается не в том, чтобы читать архивные материалы, а лишь в том, чтобы их сортировать. Никто из вас не имеет права прочесть что‑либо из этих архивных материалов.

Даже самая строгая выучка и дисциплина не могли помешать мне мгновенно подумать: как же я могу установить содержимое целого ряда мешков, набитых документами, если эти документы нельзя прочесть? Но я остерегался что‑либо сказать вслух.

Отдохнув, мы на другой день приступили к работе в архиве Коминтерна. Каждый вначале записывал и собирал мешки «своей» партии.

Уже при просмотре первого мешка я с беспокойством отметил, что задача была еще сложней, чем я ожидал.

Я натолкнулся на ужасающий беспорядок.

Было ли так же у других?

Несмотря на строгую конспирацию мы, разумеется, делились друг с другом положением дела. Единогласно все пришли к выводу, что хуже всего дела обстояли у меня. По беспорядку и хаосу компартии США должно было бы быть присуждено первое место!

В мешках моих американских товарищей находились не только целые связки кое‑как сложенных, даже не положенных в папку партийных документов, но также обрывки кинореклам, старые номера «Нью–Йорк таймс», сломанные карандаши и прочий хлам, не имеющий ничего общего с архивом.

— Американские товарищи имели, видимо, чёрт знает как мало времени, если они свой архив послали в Москву в таком виде, — сказал, смеясь, один товарищ.

У британской компартии такого ужасного беспорядка не было. Здесь, по крайней мере, все материалы были собраны по папкам; если на папках и не значилось, что они содержат, то выглядели они все же сравнительно прилично. Но это было ничто в сравнении с архивным материалом коммунистической партии Германии! Я вообще себе не представлял ничего подобного! Материалы были не только рассортированы по папкам, но к каждой папке был приложен список содержимого.

Мы просто остолбенели от изумления при виде папки компартии Германии с листовками 1932 года. Листовки были рассортированы соответственно издававшим их районным комитетам. К каждой листовке был приложен листок бумаги с пояснением, когда и по какой причине была издана данная листовка.

— Ну, ты счастливчик! Тебе действительно мало, что делать, — сказал один из нас тому, кто сортировал материалы КПГ. Но бедняга только простонал. Он, правда, имел аккуратно заполненные мешки, но, при этом, втрое больше по количеству. Ни одна партия не посылала столько архивного материала в Москву, как коммунистическая партия Германии.

Подавленный, я вернулся, к мешкам моих американский товарищей и судорожно пытался навести хоть небольшой порядок среди нагромождения партийных документов, сломанных ножниц, старых газет, резинок и чернильных карандашей. Но хаос имел также и свою хорошую сторону: у меня была по крайней мере возможность небольшой самостоятельной работы. Я должен был все вынуть, рассортировать материалы по возможности соответственно датам и основным областям деятельности, и лишь затем вновь разложить по папкам.

Наш провожатый наблюдал за нами. Проходя мимо и заметив незавидное положение, в которое поставили меня американские товарищи, он задумчиво покачал головой.

— Так вы никогда не будете готовы. Главное, это быстро разместить бумаги по папкам, чтобы был хоть какой‑нибудь порядок. Если не ясно сразу же, что к чему, пишите спокойно на папках «разное»: мы должны всю работу закончить в несколько дней.

Я последовал его совету и уже через несколько часов добился заметных успехов.

Я уже в течение многих часов напряженно работал, раскладывал, по возможности быстро, партийные материалы согласно их заголовкам, надписывал папки и снова их вкладывал в мешки, прежде чем я нарушил строгий запрет что‑либо читать.

Среди различных американских газет я внезапно нашел газету, называвшуюся «Милитант». Я принял ее за буржуазную газету и уже хотел, не обращая внимания, вновь запрятать в мешок, как вдруг остолбенел: на первой странице газеты красовалась эмблема серпа и молота и лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Что это, партийная газета? Но ведь в истории Коминтерна при прохождении истории американской компартии эта газета никогда не упоминалась! Хотя я и знал, как дорога каждая минута, я все же бросил на нее беглый взгляд: писалось что‑то о классовой борьбе, об интернациональной солидарности, об освобождении негров.

Уже я думал, что передо мной партийная газета, как на третьей странице мне бросился в глаза крупный заголовок: «Капитуляция Раковского». Лев Троцкий.

Я не верил своим глазам: статья Троцкого! Значит это — троцкистская газета! Пакет с динамитом не произвел бы на меня большего впечатления.

Я быстро оглянулся. Вблизи никого не было. Жадно пробежал глазами статью Троцкого. Трудно передать, как я тогда был взволнован!

Раковский? Это имя я иногда встречал лишь в сочинениях Ленина и знал, что весной 1938 года он был осужден. Конечно, я уже давно сомневался в том, что жертвы чисток 1936–38 родов были «контрреволюционерами», но это сомнение было лишь интуитивное. Ничего точного я не мог узнать. Теперь я читал о судьбе этого революционера, о политической борьбе оппозиции против сталинской группы (уже одно это обозначение звучало для меня чем‑то совершенно новым!), но все еще я не понимал почему Троцкий говорил о капитуляции. Потом я прочел, что Раковский признал свои «заблуждения» и солидаризировался с ВКП(б).

В моем прежнем лексиконе это обозначалось, как самокритика и признание правильности политики партии. Назвать такое поведение капитуляцией, — это было для меня открытием. Но разве Троцкий в данном случае не был прав? Разве эта не было действительно капитуляцией? Но я уже потерял почти четверть часа за чтением американской троцкистском газеты и теперь должен был наверстать упущенное. Я стал работать еще быстрее, чем прежде, не теряя при этом надежды, что мне снова попадется в руки экземпляр «Милитанта». Уже в том же самом мешке я нашел и второй экземпляр. Снова быстро прочел важнейшие места. После этого у меня вошло в правило работать без пауз и лишь при обнаружении «Милитанта» три–четыре минуты отдавать чтению. Вероятно, я был не единственным, кто читал в архиве троцкистские издания.