Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

— Польский Комитет национального освобождения. Его смущение было понятным. Такое «сожительство» было в политическом отношении не совсем удачным. Уже весной 1944 года намеками говорили о будущей немецко–польской границе, которая для Германии была не особенно выгодной. Козлов, которому эта мысль была неприятна, успокаивал нас:

— Эти две организации будут, конечно, совершенно отделены друг от друга. В доме есть два отдельных выхода, так что вы сможете работать совершенно спокойно, не опасаясь какого‑либо контакта с Польским Комитетом.

Но не прожив еще и двух недель в этом здании, мы прочитали в одной из нацистских газет, что в Москве немецкий и польский национальные комитеты, помещаются в одном здании и работают вместе. Это сообщение всех довольно сильно взволновало. Нам было не понятно, каким образом этот факт, в разгаре войны, так скоро стал известен нацистам.

В редакции, после переселения в новое здание, произошли некоторые перемены. Мы получили двух новых членов редакции: Вилли Эйльдермана и Петера Флорина.

Вилли Эйльдерман незадолго перед этим приехал из Северной Африки. Он боролся в Испании и был впоследствии интернирован в Северной Африке, затем после высадки союзников был освобожден и вступил в британскую армию, в рядах которой пробыл некоторое время. На основании одного соглашения он прибыл вместе с несколькими другими товарищами через Тегеран в Москву. Позже я встречал его как работника СЕПГ (Социалистическая единая партия Германии) в Берлине; какое‑то время он работал и в редакции газеты СЕПГ «Единство» («Einheit»).

Петер Флорин, сын бывшего члена Политбюро немецкой компартии Вильгельма Флорина; я знал его еще раньше, так как мы вместе с ним учились в школе Карла Либкнехта и даже были некоторое время друзьями. После 1945 года я встретил его в Галле, где он был главным редактором органа СЕПГ «Свобода». Впоследствии он снова получил повышение и стал начальником отделения в министерстве иностранных дел советской зоны Германии, а также председателем комиссии по внешней политике при Народной палате.

В связи с общим расширением работы редакции привлекли и меня к исполнению маленьких редакционных работ, но это не снимало с меня обязанности делать свою прежнюю работу. Несмотря на все это, я был все‑таки недоволен, так как происшедшие перемены не принесли никаких изменений в стиле работы и самодержавное господство Гернштадта продолжало довлеть над нами.

Вполне понятно, что я был весьма обрадован, когда в мае 1944 года характер моей работы внезапно изменился. В середине мая 1944 года я встретил Антона Аккермана, заведующего радиоредакцией.

— Мы думаем, что было бы не плохо, если бы ты перешел к нам и работал бы диктором. Работа тебе определенно понравится.

Во всяком случае она будет для тебя гораздо интересней, чем та, которой ты занимаешься в редакции газеты.

— Конечно, я с удовольствием перешел бы, но я не уверен, что Гернштадт меня отпустит.

Антон Аккерман улыбнулся.

— Если ты согласен, то можешь спокойно переходить. Я уже говорил с Гернштадтом по этому поводу.

— Из‑за меня никаких задержек не будет. Для меня — чем скорее, тем лучше.

— Хорошо, тогда пойдем. Сейчас мы доберемся на машине до радиостанции и ты будешь, иметь возможность на месте со всем подробно ознакомиться.

Я думал, что мы поедем к московскому радиоцентру. Вместо этого, мы поехали в противоположном направлении. Через четверть часа машина остановилась перед новым домом на Шаболовке № 34. Этот дом был также окружен садом, обнесен забором и охранялся. На проходной смотрели наши бумаги и только теперь я понял, где мы находимся. Это была первая телевизионная станция Советского Союза. Она была, насколько мне известно, построена в 1938–1939 годах и с тех пор здесь делались телевизионные передачи, правда в очень скромном объеме.

В начале войны работа на станции была прекращена и теперь ее использовали для радиопередач Национального комитета «Свободная Германия». Позже я слыхал, что из другой студии, но в том же доме, посылались знаменитые «реплики, врывавшиеся во враждебные передачи».

Мне рассказывали, что эти передачи, благодаря особым приспособлениям, настраивались на немецкие волны так, что эти реплики легко можно было вставлять. Несколько раз я слышал, что человек, бросавший эти реплики в эфир, о которых наверное могут вспомнить все радиослушатели Германии, был не кто иной, как Пауль Вандель, мой прежний учитель по школе Коминтерна.

В огромной комнате, которая была вся заставлена сложными телевизионными аппаратами, нас приветствовали инженер и его сотрудники.

Антон Аккерман и наш диктор Фриц Гейльман, бывшей депутат провинциального парламента (ландтага) от КПГ в Тюрингии, ознакомили меня с работой.

— Это совсем просто, — заметил Антон Аккерман. Ты внимательно прослушай, как Гейльман читает передачи, а потом мы сделаем с тобой несколько пробных передач.

Я надеялся, что мне дадут хоть какое‑то время, чтобы войти в работу, но мне сразу же сунули в руки тексты следующей передачи.

— Ну, Вольфганг, не хочешь ли сразу попробовать, — спросил меня Аккерман.

— Как, сразу в эфир?

Незадолго до следующей передачи, я поместился в студии рядом с Фрицем Гейльманом. Торопливо он дал мне еще несколько важных указаний. Через короткое время вспыхнула красная лампочка. Я услышал мелодию: «Бог, повелевший расти железу» («Der Gott, der Eisen wachsen lieb»). Этой мелодией всегда начинались наши передачи. Затем послышался ясный голос Фрица Гейльмана:

— Внимание, внимание, говорит радиостанция Национального комитета «Свободная Германия»! Мы говорим от имени немецкого народа! Мы призываем к спасению государства!

После того, как Гейльман прочел последние известия, я начал читать военную сводку.

После передачи Аккерман, дружески улыбаясь, сказал:

— Вот видишь, все идет отлично. У тебя голос создан для радиопередач. Если хочешь, можешь завтра же начинать. Первое время ты будешь читать вместе с Фрицем Гейльманом, но как только ты ознакомишься со всеми уловками, вы сможете тогда делить передачи между собой.

Так я стал диктором радиостанции «Свободная Германия».

Это была очень напряженная работа, но зато мы были прекрасно обеспечены. Дикторы, особенно, если им приходилось работать и по ночам, принадлежали в Советском Союзе к наиболее высокооплачиваемым категориям людей. Каждый из нас в здании радиостанции имел отдельную комнату для отдыха и два раза в неделю мы получали помимо питания в гостинице «Люкс» еще добавочные продукты, именуемые пайком.

Но профессия диктора в Советском Союзе имеет и свои теневые стороны. Контроль и служба подслушивания работали исключительно четко. Малейшая оговорка строго каралась. К счастью радиостанция «Свободная Германия», единственная в СССР, находилась на особом положении: мы не были присоединены к органам контроля и службы подслушивания. Нашим радиоконтролером был Бруно Шрам, партийный работник из Берлина–Нейкёльна, который после 1933 года эмигрировал в СССР, а в гражданскую войну в Испании участвовал в сражениях. В его задачу входило записывать все технические помехи, а также наши оговорки и ошибки, в особую книгу, и показывать Антону Аккерману, который делал в ней свои пометки,