Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

Большую часть коротких комментариев на другие темы составлял Фриц Эрпенбек, способный и многосторонне образованный журналист, который написал в Советском Союзе новеллу о Первой мировой войне «…но я не хотел быть трусом», и имевший большой успех роман «Основатели». После 1945 года Эрпенбек работал, как свободный журналист, в разных газетах и журналах, а впоследствии был назначен заведующим отделом «Изобразительного искусства и музыки» в комиссии по делам искусства советской зоны.

В то время как Фишер и Эрпенбек преимущественно занимались редакционной работой в нашей «городской редакции», Макс Кейльсон, — впоследствии главный редактор Берлинской газеты СЕПГ «Вперед» («Vorwarts») и Густав фон Вангенхейм, после 1945 года временный интендант Немецкого театра, — осуществляли связь между радиоредакцией и официальным Национальным комитетом в Луневе. Наконец, в состав редакции входили Лоре Пик, дочь Вильгельма Пика, вначале составлявшая передачи, а позже принимавшая уча стие в редакционной работе, и Ганс Мале. Он записывал своим приемником на пластинку составленные в Луневе передачи. Для связи между Национальным комитетом в Луневе и радиостанцией на Шаболовке в нашем распоряжении находились две американские автомашины.

Актуальный материал — информация и комментарии дня — составлялись в нашей городской редакции на Обуха ул. 3 (видно, имеется в виду ул. Обуховская, №3 – Д. Т .), тогда как большие передачи — воззвания, декларации, комментарии конца недели — составлялись в совместной работе членов Национального комитета и «Союза немецких офицеров» в Луневе.

Система работы наших сотрудников в Луневе была различной. Иные составляли статьи по собственной инициативе, другие просили предоставить ид материал для тем, согласованных с нашими сотрудниками. В общем, — насколько я мог судить по собственным наблюдениям, — работа была дружная и плодотворная. В те времена, 1943–1945 годы, все наши редакторы, и больше всего сам Аккерман, высоко ценили честную, дружную совместную работу.

Лишь в исключительно редких случаях в радиокомментарии, составленные генералами и офицерами из Национального комитета, наша радиоредакция предлагала внести некоторые изменения, которые, однако, никогда не предпринимались без согласия авторов. Это касалось также и проповедей, передаваемых в воскресные дни поочередно по нашей радиостанции: католическими военными пасторами — Кайзером и доктором Людвигом, и лютеранскими пасторами — Шредером и Д. Круммахером.

С продвижением советских войск, с увеличением численности немецких генералов и офицеров, попадавших в плен и примыкавших к Национальному комитету, росло число желающих участвовать в передачах. К постоянным сотрудникам радиоредакции принадлежали между прочим: генерал–майор д–р Отто Корфес, генерал–майор Мартин Латман, полковник Ганс–Гюнтер ван Ховен, майор Эгберт фон Франкенберг и Прошлитц, майор Генрих Гоман, старший лейтенант Фриц Рюкер, старший лейтенант Фридрих Рейхер, и ефрейтор д–р Гюнтер Керчнер.

Как у Аккермана, так и у других редакторов радиостанции было явное желание не навязывать нашим новым товарищам из Лунева наших воззрений, а учиться у них и в тесном контакте вести общую борьбу против Гитлера. Быть может эта работа была бы еще успешней и сплоченней, если бы Аккерман и члены городской редакции имели полную свободу действий; все статьи газет, все радиопередачи проходили через советскую цензуру. Правда, она была, далеко не так строга, как цензура официальных передач Московского радио, или передач «Немецкой народной радиостанции» (Голоса КПГ), руководимой немецкими служащими института №205, но все же каждая строчка проходила цензуру.

После окончания редакционной работы, диктор обязан был передать цензору весь материал. Я должен был каждой второй день ездить с текстами передач в нашей американской машине в Главное политическое управление Красной армии, которое находилось во время войны в большом здании на Арбатской площади. Там весь материал просматривался полковником Брагинским, заведовавшим в то время 7–ым отделением (пропаганда на языках держав «оси»). Брагинский до войны был профессором восточных языков, а, кроме того, прекрасно владел всеми западноевропейскими языками, и среди всех, кого я знал, был одним из образованнейших советских людей! Он, как и Эрне Гере, обладал особой способностью быстро схватывать главные факты и вся цензура длилась не более нескольких минут.

В редких случаях работу полковника Брагинского выполняла Фрида Рубинер, многолетняя коммунистка; в начале двадцатых годов она переводила на немецкий язык книги Троцкого, Бухарина и Радека (об этом она вспоминала, наверное, неохотно) и долго жила в Советском Союзе. Во время войны она была одной из немногих немок, служивших в ПУРККА. Фрида Рубинер составляла листовки и воззвания, написала брошюру «Правда о Советском Союзе», напечатанную под псевдонимом Ф. Ланг, широко распространяемую в лагерях военнопленных.

Редко случалось, что полковник Брагинский или Фрида Рубинер изменяли передачу. Статьи, составляемые нами в городской редакции, читались мною в исправленном цензурой изложении. Гораздо сложнее обстояло дело, когда требовалось изменить что‑либо в комментариях, составленных генералами и офицерами в Луневе и записанных уже на пластинки.

Б таких случаях нами был найден выход из положения, думаю, единственный в истории современной радиотехники. Пластинка проигрывалась до места, которое необходимо было вычеркнуть; здесь техник острым предметом вырезал на пластинке кусочек так, что вместо слов получалось шипение. Женщина–радиотехник отмечала себе это и во время передачи давала мне знак. Пластинка выключалась мною на несколько секунд, и слушатель вполне мог подумать, что это случайная помеха.

Из всех радиостанций того времени, наша была, пожалуй, самая примитивная: маленький, магнитофон и простые пластинки, вот все, что было в нашем распоряжении для передач.

Несмотря на это наши передачи часто бывали живее и интереснее официальных московских передач, не отставали они и от передач западных союзников. Я объясняю это правильной постановкой дела нашим руководителем Аккерманом, который сумел создать товарищеское содружество коллектива с членами радиоредакции в Луневе. Тогда я надеялся на то, что совместная работа с нашими новыми товарищами из Национального комитета после уничтожения национал–социалистического режима не только продолжится, но и окрепнет. Все это оказалось, однако, иллюзией — как и многое, во что я верил в 1944 году.

Через моих новых друзей в гостинице «Люкс» я скоро связался с советскими комсомольцами. В Москве я снова встретил Яна Фогелера. Жил он в «Доме правительства», в огромном здании для партработников, на берегу Москвы–реки.