Игорь Сдвижков - Тайна гибели генерала Лизюкова

1. «Будьте добры, укажите источник, на основании которого вы заявляете, что Давиденко, как вы пишите, „чётко назвал“ воинское звание неопознанного убитого как — „красноармеец“. Я лично такого никогда не писал, и вы опять приписываете мне собственные выдумки. Я ловлю вас за руку на лжи! В официальной докладной записке Давиденко „чётко“ указал на комбинезон, который является характерным признаком обмундирования танкиста. Об этом же он написал и в послевоенном письме вдове Лизюкова! Так что никакого „красноармейца“ у него не было! Обратите внимание, как он описал погибшего: „неизвестный труп в комбинезоне с раздавленной головой“. Где вы нашли здесь „красноармейца“?»

Характерно, что мой анонимный оппонент не ответил ни на один из моих вопросов и не привёл ни одной из запрошенных мной у него ссылок, подтверждавших его голословные заявления. Этим он ещё тогда красноречиво подтвердил, что аргументированно возразить ему, по сути, нечем.

Теперь, когда А. Курьянов любезно опубликовал сканированную копию докладной записки от 1947 года, опровергнуть приписываемые мне оппонентами лживые заявления о «чётко» названном Давиденко звании «красноармеец» стало ещё легче и нагляднее.

К тому же с выходом книги А. Курьянова у нас появилась хорошая возможность опять увидеть двойные стандарты, к которым регулярно прибегают наши оппоненты в споре. Давайте посмотрим на самого автора «В поисках…» и ту вольность, с которой он использует слова. Как он называет тех, кто погиб и был похоронен вместе с Лизюковым? Читаем: в одном месте он называет их танкистами, а в другом уже «красноармейцами»! В третьем они даже становятся ни много ни мало, а «соратниками» (интересно, в какую форму должны быть по представлению оппонентов одеты «соратники»?)! И это всё об одних и тех же членах генеральского экипажа! Как видим, сам А. Курьянов легко и непринуждённо употребляет слово «красноармеец», говоря о танкистах! И никакого, простите за каламбур, «криминала» его анонимные сторонники в этом совсем не видят! Для них здесь всё понятно, как божий день! Никаких вопросов!

Но почему ж тогда они цепляются за написанное слово «красноармеец» в другом месте? Отчего же они так подозрительно хмурятся и поучительно «покачивают пальцем»? Зачем же «не замечают», что в докладной записке ясно и чётко написано не про «красноармейца», а про труп в комбинезоне? Причём записке, написанной не со слов вторых лиц, которые могли попросту исказить смысл фразы неверной формулировкой, а со слов НЕПОСРЕДСТВЕННОГО свидетеля, который СВОИМИ ГЛАЗАМИ видел найденный труп в комбинезоне и подтвердил эту важную деталь не только в официальном документе, но и в личном письме к вдове Лизюкова?

Всё наши оппоненты знают и понимают! Но им надо хоть к чему-то придраться, вот и видят только то, что хотят! Своих-то кричащих противоречий они «не замечают» и на вопросы не отвечают. Они их старательно «не слышат». Знакомый и в который уже раз продемонстрированный «принцип» ведения дискуссии!

23 июля 1942 года начальник штаба опергруппы войск Брянского фронта (будущей 38-й армии) полковник Пилипенко послал генералу Лизюкову следующее распоряжение: «Командарм приказал подготовить для 148 тбр горючее, боеприпасы, продовольствие с тем, чтобы с наступлением темноты 23 июля перебросить на танках в район их действия. Подготовить 26 и 27 тбр для действий в юго-восточном направлении в ночь на 24 июля. Приказ о времени наступления 26 и 27 тбр дополнительно» [385].

Судя по этому распоряжению, ни командарм Чибисов, ни его начальник штаба ещё даже не знали, что везти затребованное ими для 148 тбр горючее, боеприпасы и продовольствие по большому счёту уже некому, что ушедшие в ночной рейд батальоны погибли и что в живых из их личного состава осталось чуть больше десяти человек. Конечно, вода и еда им были очень нужны, но найти их, прячущихся в немецком тылу на обширных просторах придонья, и реально помочь им было вряд ли возможно. К тому же командира корпуса в штабе 2 ТК не было, и штабные даже не знали точно, где он находится. В отсутствие командира корпуса никто из штабных не взялся принимать за него важные оперативные решения…

В тот же день вечером полковник Пилипенко отправил Лизюкову ещё одно приказание: «После моего доклада начштафронта получил приказ командующего фронтом всему 2 ТК к исходных суток выйти в район Медвежье, Свиридов, о чём донести в штарм и штафронт в 24:00. Информирую вас для того, что 24 июля с утра из-за реки Дон будут наступать на запад на соединение с вами соседние части. Управление корпусом комфронта приказал осуществлять вам лично из танка в боевых порядках. Получение подтвердить. О выступлении донести» [386].

Лизюков, которому Рокоссовский приказывал управлять корпусом «лично из танка в боевых порядках», был уже мёртв и не мог ни управлять корпусом, ни донести о чём либо, но ни командующий Брянским фронтом, ни начальник штаба 38-й армии, ни вообще кто-либо другой, кроме чудом оставшегося в живых сержанта Мамаева, ещё не знали об этом.

Бездыханное тело Лизюкова обыскали немцы, документы командира и комиссара корпуса уже попали в руки противника, а щепетильный Пилипенко отправлял ему новую депешу с настойчивым требованием:

«Доложите, получен ли вами приказ и что сделано вами для его выполнения» [387].

Удивительная чехарда начальственных распоряжений следовала в адрес уже погибшего командира 2 ТК! Но, учитывая общую обстановку тех отчаянных дней, недостаток достоверной информации и плачевное положение со связью, удивительным это можно назвать только на первый взгляд. Скорее, это было ещё одним проявлением явного разлада в управлении войсками и несогласованности в работе командования и штабов, увы, характерными для всей операции опергруппы Брянского фронта.

Прорвавшиеся днём раньше к Медвежьему экипажи 148 тбр по большей части уже сложили там свои головы. Все их танки были уничтожены. 2 КВ и 10 Т-60 — это всё, что осталось от боеспособных машин бригады [388]. 26 и 27 тбр весь день стояли в роще, пережидали бомбёжки и не шли вперёд [389].

2 МСБР никуда выступать без танков тем более не отваживалась. Кто должен был возглавить наступление? Командир корпуса. Где он был? Штабные по-прежнему не знали. В его отсутствие на прямой вопрос Пилипенко они не могли ответить ничего конкретного.

Не получив из корпуса ничего вразумительного в ответ на свои предыдущие распоряжения, и сам по этой причине не в состоянии предоставить требуемых штабом фронта данных, Пилипенко сухо поставил в известность почему-то замолчавшего с 23 июля Лизюкова о возрастающем нетерпении и недовольстве начальства: