Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории

Вот любопытное наблюдение. Людовик XVI накануне Французской революции, мне кажется, в чем-то сильно напоминал Николая II Романова.

Вне всякого сомнения, из всех французских королей за последние лет пятьсот это был самый добрый, честный и справедливый человек. Он был застенчив и нерешителен. Он был очень трудолюбив. Любил слесарничать. Был неплохим картографом и инженером, все стены его кабинета в Лувре были увешаны картами, графиками, чертежами. Он мог часами общаться с простыми мастеровыми, дворцовыми работниками. В нем не наблюдалось и тени спесивости, как в Людовике XIV и в других французских монархах.

В отличие от всех своих предков Людовик XVI был удивительнейшим однолюбом: у него не было фавориток, он всю жизнь любил одну-единственную женщину — свою жену, печально знаменитую Марию-Антуанетту — ту самую, которую потом казнят вслед за королем.

Он терпеть не мог балов, дремал в театре и вообще избегал всяческих увеселений. Его любимым занятием были беседы с морскими офицерами о географии. Именно Людовик XVI стал инициатором тихоокеанской экспедиции знаменитого капитана Лаперуза. Того самого, о котором поется в советской песенке про Сахалин:

Когда экспедиция, организованная по инициативе Людовика XVI, бесследно пропала, он очень переживал. Говорят, даже находясь в заточении, накануне смертной казни, все время спрашивал тюремщиков, не вернулся ли капитан Лаперуз.

Вот такой был король. Человечный. Искренний. Совершенно не жестокий. Видимо, это стало очередным камешком на весах судьбы, предопределившим, что именно на нем пресеклось французское королевство. Человек с такими личными качествами не смог проявить достаточной жестокости в подавлении первых ростков будущего бунта.

Революции происходят не тогда, когда все очень плохо. Когда очень плохо, люди заняты другим — они думают о том, как выжить. Именно при Людовике XVI жизнь людей стала более-менее сносной — по крайней мере, лучше, чем при его предшественнике. Однако революции зачастую происходят именно тогда, когда становится легче. Когда человек вздохнет, осмыслит пережитое, проникнется мыслью о всеобщей несправедливости — почему мне так было плохо или есть плохо, а кому-то хорошо. Вот тогда у него сжимаются кулаки, он берется за булыжник — оружие пролетариата, за секиру, рушит фонарь, сооружая первую баррикаду… Вот тогда-то и происходят революции. Так что не надо думать, что экономический подъем является гарантией стабильности.

Чем не портрет — с некоторыми отличиями в деталях — Николая Александровича Романова? Когда начались волнения 1905 года, Николай II пошел навстречу народу — я имею в виду знаменитый манифест, провозглашение гражданских свобод, выборы в Государственную Думу, свободу организаций и так далее. В ответ на давление Николай всегда стремился сделать шаг навстречу. По крайней мере, не развязывал контрреволюционного террора.

Точно так же действовал и Людовик. Часть Генеральных штатов — депутаты третьего сословия — провозгласили себя Национальным собранием, по сути второй верховной властью во Франции, равной королевской. Двор воспринял это как открытый бунт.

Королю советовали как минимум распустить собрание, а еще лучше — всех арестовать.

Однако что сделал монарх? Поступил вполне в духе таком фамусовском, в духе доброго московского барина — он просто повелел закрыть зал заседаний и не пускать туда депутатов. Когда они утром пришли, то увидели, что зал заседаний Национального собрания закрыт, на двери висит замок. Король предполагал, что после этого они, понурив головы, разбредутся кто куда.

Разойдутся по домам. Однако именно тогда этого и не произошло — что, кстати, говорит о том, что на этом уровне гражданское общество во Франции уже сформировалось. Депутаты нашли рядом какой-то пустующий спортивный зал — зал для игры в мяч — и провели там первое заседание нового органа власти, провозгласив себя Учредительным собранием.

Окажись на месте короля Троцкий или Ленин, я думаю, они не ограничились бы вывешиванием замка. Послали бы пару экипажей слегка подвыпивших матросов-железняков, которые запросто штыками разогнали бы всю эту камарилью. И никакого Национального собрания, никаких заседаний в зале для игры в мяч. Вся история Франции прошла бы тогда по-другому.

Если бы да кабы… Банальности про сослагательное наклонение, которого не знает история, повторять нет смысла. Мягкость Николая и добросердечие Людовика в конечном итоге породили ужасы нашей гражданской войны и их французской революции.

Вот еще пара штрихов к картине революционного гуманизма, «милосердных нравов героев 93 года»… Изобретение того времени — гражданские «свадьбы», когда контрреволюционно настроенных юношей и девушек раздевали и привязывали спинами друг к другу, после чего бросали в реку.

Другая вариация — «семейные похороны» торговок в городе Лионе: топили их вместе с маленькими детьми, привязанными к матерям.

Так же, как якобинская диктатура и якобинский террор стали предтечей большевистской диктатуры и красного террора, гражданская война на севере Франции, в Вандее, стала провозвестницей нашей Гражданской войны. Обычные в общем-то французские крестьяне проявляли как чудеса отваги, так и жестокости в ходе схваток с республиканскими революционными войсками… Стандартной казнью, которой подвергались в мятежной Вандее офицеры республиканской армии, было отнюдь не повешение и даже не расстрел. Стандартной казнью являлось распиливание людей пополам.

Изготовление париков из волос казненных, абажуров из кожи «врагов народа» — строго документированный факт. Ничего вам не напоминает? — мыло из человеческих костей в гитлеровских концлагерях…

Но, конечно же, об этом не пишут во французских школьных учебниках, не сообщают по телевидению. И ликуя в День штурма Бастилии, современные французы искренне радуются «избавлению» их предков от «королевской тирании», «феодализма» и «реакции».

Перенесемся, однако, в более цивилизованные времена. Начало правления Николая I, история подавления восстания декабристов.

Помните фильм «Звезда пленительного счастья»? Барабанная Дробь, виселица, тела повешенных… Снято хорошо, фильм делал мастер. Когда смотришь — мурашки бегут по коже. Сразу вспоминается прозвище — Николай Кровавый!!! Ах, это о другом тиране-сатрапе?! Ну, тогда вот — «Николай Палкин»! Только когда начинаем выяснять, сколько же мятежников было казнено после подавления этого восстания, на память приходят медальные профили пяти повешенных борцов за свободу. И все!