Зураб Авалов - Присоединение Грузии к России

Точно также и Омар-хана Аварского неоднократно убеждали с Линии не вторгаться в Грузию, иногда угрожая ему, иногда даже посылая поощрительные подарки деньгами, но не этими средствами воздействия он удерживался от вторжений, а «жалованьем», которое Ираклий был вынужден ему платить со времени памятного набега в 1785 г. [126]

Было бы, однако, ошибочно думать, что Россия когда-нибудь забывала о существовании трактата 1783 г. Протекторат ее мало приносил пользы Грузии, но Россия, естественно, не уступила бы его другим…

В манифесте 7 сентября 1787 г. об объявлении войны Оттоманской Порте вторжение в область сюзеренных прав над Грузией выставляется как один из поводов войны. Трактат о подданстве, заключенный Ираклием, не был противен обязательствам России в отношении Порты. «Тогда же Порта, известна будучи о Нашем трактате, не оспаривала оного; но где не имела право в дело вмешиваться, для нее постороннее, тут не оставила действовать коварно». Именно она склоняла лезгин нападать на грузинские земли, разорять их, забирать в плен христиан [127]. Кроме того, через Ахалцихского пашу она предлагала Ираклию признать над собою власть султана [128].

Приведенных фактов достаточно, чтобы составить суждение о том, насколько успешно осуществляла Россия свой протекторат над Грузией, насколько обстоятельства позволяли «сильной деснице» Империи отвращать вражеские удары от «присовокупленного» к ней царства Грузинского. Надо удивляться не тому, что порой являлась у грузин мысль о политической сделке с Персией или Турцией, а тому, как вера в Россию не иссякла окончательно. Но велика была эта вера, руководящие элементы тяготели к России, потому что слишком много шагов было уже сделано по этому пути, и считали невозможным доверять ни Персии, ни Турции. Невнимание же Европы достаточно объясняется тревогами Французской революции.

Была, впрочем, минута, уже перед самой смертью Ираклия, когда кн. Гарсеван Чавчавадзе ребром поставил вопрос в Петербурге: именно, он заявил, что если трактат сохраняет силу, то пусть будет прислано подкрепление, в противном случае Ираклию необходимо возобновлять союзы с персидскими ханами и Дагестаном [129].

В 1796 г. скончалась Екатерина, в 1797 г. убит Ага-Магомет-хан, в 1798 г., 11 января, не стало Ираклия. Как сложатся отношения между новыми государями?

Георгий XII вступил на престол Карталинии и Кахетии и привел к присяге население тотчас же после смерти Ираклия. Он стал царем Грузии по наследственному праву и для того, чтобы пользоваться поддержкой России, должен был по трактату 1783 г. получить императорскую инвеституру [130].

Летом 1798 г. обстоятельства принимали такой оборота и впечатления русского покровительства были таковы, что Георгий видел себя принужденным ответить на фирман нового шаха Фетали посылкой к нему своего тестя, князя Цицианова, и готов был искать покровительства Турции; но оба посланца вернулись обратно — кн. Цицианов, потому что узнал о неудачах Бабахана (это другое имя шаха), отправленного же в Турцию вернули из Ахалциха, потому что приехавший из Петербурга царевич Давид привез оттуда добрые вести [131].

Вслед за тем Георгий получил в ответ на собственное письмо Государю Высочайшее поздравление со вступлением на престол, при чем прибавлено было, что от него ожидается формальное ходатайство об утверждении, предусмотренное арт. 3-м трактата [132].

В ноябре того же года Георгий отправил в Петербург с соответствующим прошением кн. Авалова и возобновил полномочия кн. Гарсевана Чавчавадзе в качестве министра при Имп. дворе. Помимо собственного утверждения, Георгий добивался признания сына своего Давида наследником по себе [133]. 18 апреля 1799 г. Высочайшей грамотой утвержден Георгий на царстве, Давид же — наследником, с ссылкой на ст. 3 трактата [134].

В ноябре 1799 г. доставлены в Тифлис инвеститурные знаки, и Георгий принес присягу на верность Императору. Итак, отношения Грузии и России в конце 1799 г. определяются всецело началами трактата 1783 года [135].

Но обратим внимание на следующее: царь Грузинский просил об утверждении — и Император утвердил наследником по Георгию сына его Давида.

В трактате ничего не говорится о наследниках, напротив, ясно следует из него, что вопрос о замещении престола есть вопрос внутренней жизни Грузии, который решается независимо от сюзерена, словом, это вопрос грузинского престолонаследия, а не усмотрения Императора. И если теперь Георгий просит об утверждении наследником по нему Давида, то едва ли он считал такое утверждение необходимым юридическим условием для вступления на престол [136], ведь сам же он стал царем, не ожидая, не испрашивая императорского разрешения. Смысл просьбы его не этот — он желал обеспечить своему сыну, как Высочайше предназначенному на царство наследнику, политическую поддержку русской власти.

А о такой поддержке надо было заботиться, так как, на беду Грузии, позже, в самый решительный момент, не было одного мнения на тот счет, кто законный наследник Георгия: сын его, Давид, или брат, Юлон? Права последнего основывались на завещании царя Ираклия, сила и даже подлинность которого оспаривались.

Нам нет нужды входить здесь в рассмотрение вопросов грузинского престолонаследия. Нам нужно было отметить, что подтверждением прав Давида как наследника Император не создавал ему этих прав — этого он не мог, так как, по трактату, не имел на то власти, а брал лишь на себя перед царем обязанность оказать содействие сыну его при будущем вступлении на престол.

Но император Павел, давая такое утверждение, очевидно, и не думал о том, насколько это вяжется с трактатом, на который сам же он ссылается.

Как бы то ни было, трактат теперь в полной силе, и ввиду серьезных опасностей русскому влиянию в Закавказье со стороны Персии отчасти и Турции правительство русское решается действовать энергичнее и, беря за отправную точку свою связь с Грузией, прочнее обосноваться по ту сторону хребта.

Одновременно с утвердительной грамотой царю Георгию последовало наконец назначение министра в Грузию, ему же поручены и персидские сношения.

Инструкция, данная этому чиновнику из Государственной коллегии иностранных дел, показывает, как ревниво относится теперь Россия к неоспоримости своего влияния в Грузии. «Легко случиться может, — читаем там, — что вдовствующая царица, имея сыновей-братьев владеющего царя… вступит в какие-либо сплетни, столь в тех краях свойственные, к предосуждению е. в. и видам нашим». Поэтому «надлежит вам бдительное смотрение иметь за поступками царицы… и людей, ей приверженных…». Конечно, «по превратности тамошних владельцев и двоякости, часто их руководствующей», необходимо следить и за поступками самого царя, «дабы никогда не могло им ничто учинено быть вопреки интересов Высочайшего двора» [137].