Лев Никулин - Мертвая зыбь

Я был в курсе русских дед на основании присылаемых мне информации из разных источников России, но не непосредственно, а также из источников английской и американской разведок".

В этом показании нельзя не отметить то, что Рейли прибыл в Россию "по собственной инициативе". Рано или поздно он осуществил бы свою поездку в Россию. Инициатива "Треста" явилась лишь некоторым стимулом к этому.

Стремление Рейли организовать "экспорт" музейных ценностей из России (он предлагал себя в качестве "первых рук") понятно: так он полагал вернуть затраченные им лично суммы на "экспедиции" Савинкова.

Интересны показания Рейли о знакомстве с А.И.Гучковым, лидером "октябристов" в Государственной думе и военным министром в кабинете князя Львова:

"Гучкова я знаю с 1910 года, когда нас связывал очень сильный общий интерес к авиации. Возобновил же знакомство с Гучковым только летом 1924 года при посредстве Савинкова, который ввиду своего отъезда просил меня поддержать связь с Гучковым...

Из намеков Савинкова я понял, что он на Гучкова рассчитывает в получении технических средств для террора. В технические планы Савинкова и Гучкова я не был посвящен, но догадывался, что дело шло о каких-то новых газах".

Рейли обмолвился Якушеву, что ему известны агенты английской разведки в советских учреждениях, но во время допросов об этом упорно молчал. Много распространялся на общие темы, забыв, что он обвиняемый, а не консультант "по русскому вопросу". Рейли все еще не понимал, что "влиятельные сферы", которые он консультировал раньше, теперь не заинтересованы в судьбе своего консультанта. Когда же Рейли было объявлено постановление коллегии ОГПУ о применении к нему высшей меры наказания, что приговор 1918 года будет исполнен, то былая выдержка изменила ему.

30 октября он написал следующее заявление:

Председателю ОГПУ Ф.Э.Дзержинскому

После происшедших у меня разговоров я выражаю согласие дать Вам вполне откровенные признания и сведения по вопросам, интересующим ОГПУ, относительно организации и состава великобританских разведок и, поскольку мне известно, также сведения относительно американской разведки, а также лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело.

Сидней Рейли.

Москва, Внутренняя тюрьма,

30 октября 1925 года

Это заявление говорило о том, что Рейли уже не возлагал надежд на заступничество английского правительства. Теперь он хотел только выжить. Любой ценой! Даже раскрытием всех тайн своих покровителей. "Высокие" идеи, "философские" обоснования провокаций, диверсий и терроризма - все было отброшено. Сохранить жизнь! Ради этого Рейли шел на все.

Можно вообразить, что переживал этот человек в бессонные ночи. Совсем недавно в ночном парижском кабаре провожали Савинкова: Рейли, его жена и Савинков пили за благополучное возвращение из России, смотрели на девиц, задирающих ноги в бешеном канкане, вокруг шумел ночной Монмартр... Нет Савинкова... Но Савинков все-таки не Рейли, такого не может случиться с "западным Лоуренсом"! И такое случилось. Может быть, он в тех же стенах, где был заключен его приятель и сподвижник...

Рейли жаловался на бессонницу. С ним хорошо обращались. К нему вызвали врача, он прописал веронал. Как-то, беседуя с Пилляром, Рейли сказал, что, если бы удался переворот в 1918 году или позднее, вряд ли с арестованными красными обращались бы так гуманно, как с ним, Рейли.

Приговор Революционного трибунала был приведен в исполнение 5 ноября 1925 года.

62

После ареста Рейли "Трест" переживал трудное время.

Мария Захарченко рвалась в Москву, надеясь, что Рейли ранен, что он в больнице, надо любой ценой спасти его, иначе "Трест" будет скомпрометирован.

Она писала Якушеву:

"Мучительная, щемящая тоска и полная неизвестность... У меня в сознании образовался какой-то провал... У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я... Я была ответственна за "окно"... Для пользы дела прошу взять нас или хотя бы меня на внутреннюю работу".

Ей обещали вызов в Москву.

В Хельсинки приехала жена Рейли - Пепита Бобадилья. Она встретилась с Марией Захарченко, показала последнее письмо Рейли, полученное через Бунакова. Рейли сам признавал возможность ареста. Захарченко убедила его жену в непричастности "Треста" к гибели Рейли. Ведь подозрение падало и на Марию Захарченко.

Пепита поверила в гибель Рейли при переходе границы и поместила в "Дейли экспресс" траурное извещение о смерти Сиднея Джоржа Рейли, последовавшей на финской границе у деревни Ала-Кюль в ночь на 29 сентября 1925 года.

Для того чтобы отвести всякое подозрение от "Треста", тотчас вслед за арестом Рейли в квартире Стауница была инсценирована тревога. Собрались Якушев, Ланговой, Зубов, Стауниц и Мукалов. Спектакль был дан для Мукалова и Стауница, которые не знали, что на самом деле произошло с Рейли. Мукалов застал полное смятение, люди нервно курили, жгли какие-то бумаги, всюду валялись брошенные окурки. Якушев будто бы рвался ехать в Ленинград, его не пускали: он, мол, более других нужен "Тресту". Однако поехал Зубов с Мукаловым. Им было поручено расследовать то, что произошло в ночь на 29 сентября на границе. Мукалову показали письмо Марии Захарченко. Тут же составили ответ: "Болезнь кончилась смертью детей".

Свидетельство Мукалова, убежденного монархиста, имело значение для эмигрантов.

Из Финляндии ждали Марию Захарченко, но приехал Радкевич.

Он тоном допроса потребовал объяснений у Стауница:

- Что произошло с Рейли?

Сверкая глазами, держал руку в кармане, похоже было, что готов применить оружие.

Стауниц был в смятении, просил Радкевича рассказать, какие сведения о гибели Рейли есть на финской стороне.

Радкевич остыл и рассказал, что в назначенный час он и капитан Рузенштрем подошли к границе, ждали и вдруг услышали крики и выстрелы. Кинулись к реке, думали, что проберется кто-то раненый. Не допускали мысли, что это могло произойти с Рейли и его провожатыми. Решили, что перестрелка была с контрабандистами. До утра ждали Рейли на берегу реки Сестры. Напрасно. С русской стороны появились разъезды конных пограничников. Радкевич окончательно убедился в правильности версии катастрофы у деревни Ала-Кюль и был отправлен за границу через "окно" в районе Столбцов.

От варшавского представителя "Треста" Артамонова еще 8 октября пришло письмо:

"Происшествие, по-видимому, все же случайность. "Тресту" в целом опасность не угрожает. А это уже большое счастье, так же как и то, что Якушев не поехал провожать Рейли".

Доверие 2-го отдела польского генерального штаба к "Тресту" выразилось в том, что главным его деятелям - Якушеву, Потапову, Ланговому, Стауницу и Дорожинскому - опять были посланы маленькие браунинги с золотыми монограммами и часы каждому.