Джеймс Бёрк - Пинбол-эффект. От византийских мозаик до транзисторов и другие путешествия во времени

Кроме того, Вирхов придерживался либеральных политических идей. Это стало известно зимой 1847 года, когда ему поручили подготовить отчет об эпидемии тифа, поразившей охваченную голодом Верхнюю Силезию. В марте 1848 года он провел там три недели, которые, по его собственному признанию, стали переломными в становлении его политических и научных принципов. В своем отчете он привел не только эпидемиологический, но и социальный анализ положения, а вину недвусмысленно возложил на правительство. По его словам, народ Силезии нуждался не только в медицинской помощи, но и в общественных преобразованиях, которые не допустили бы повторения подобной трагедии. Он говорил о максимальной демократизации, придании официального статуса польскому языку, на котором говорило большинство жителей, отделении церкви от государства, строительстве дорог, справедливых налогах и бесплатном общедоступном образовании.

В марте 1848 года, сразу после возвращения Вирхова из Силезии, в Германии случилась революция, которую так ждал Вирхов и которая привела его на баррикады. Осенью он стал членом Демократического конгресса. Через год, в возрасте двадцати восьми лет, он переехал в Вюрцбург, получил должность профессора и начал работу, которая принесла ему мировую известность. Вирхов был человеком неуемной энергии. Помимо исследовательской деятельности, он много писал (его перу принадлежит более двух тысяч книг и статей), постоянно путешествовал и практически никогда не спал.

В 1851 году после трех лет напряженных исследований и сидения за микроскопом Вирхов опубликовал работу «Целлюлярная патология», которая перевернула медицину. Базисной жизненной единицей по Вирхову является клетка. Она происходит от другой клетки в процессе деления. Здоровье или болезнь организма определяются именно клеткой. Клетка ни хорошая, ни плохая, она просто выполняет ту функцию, для которой она предназначена. Таким образом, именно патология клеток — это ключ к правильному медицинскому диагнозу. Поскольку причина заболевания коренится в больных клетках, секрет правильного лечения заключается в том, чтобы воздействовать на болезнь на уровне того органа, где эти больные клетки присутствуют. Теперь человек воспринимался не как некое загадочное целое, а как организм, состоящий из различных органов, которые представляют собой сообщества клеток. Эта новая трактовка заболевания как локального феномена, а не общего состояния тела, дала мощный толчок хирургии — логичным выглядело удалить больной участок органа и тем самым победить болезнь. Теория Вирхова также способствовала становлению химиотерапии, основа которой — воздействие на определенные клетки организма.

В книге проявляются и политические взгляды Вирхова — он проводит параллель между телом человека и свободным демократическим государством: «Они формируют свободное сообщество индивидуумов с равными правами, но разными возможностями. Оно выживает и существует потому, что индивидуумы зависят друг от друга и объединены вокруг определенных центров организации системы, без взаимной связи которых части этого целого перестанут получать питательные вещества». Это уникальное сочетание социального и биологического аспектов сделало Вирхова одним из виднейших авторитетов в области здравоохранения. В 1870 году он стал консультантом строительства берлинской канализации. Это ему принадлежит высказывание «предупредить лучше, чем лечить».

В 1874 году Вирхов, этот апологет честности и порядочности, сблизился с человеком, который был его полнейшей противоположностью во всем. Было совершенно непостижимо, как две такие разные личности смогли стать близкими друзьями. Многие так попросту считали нового друга Вирхова мошенником. Генрих Шлиман был безусловно незаурядной личностью своего времени, о таких говорят селф-мейд-мен. Действовал он часто сомнительными методами. Одно время он работал в Санкт-Петербурге в компании Шредера торговым агентом по продаже красителей. Работодатель писал ему буквально следующее: «Наши худшие опасения, к сожалению, подтвердились. В своем письме вы избрали тон, не подобающий деловому человеку. <���…> Не следует указывать нам, как мы должны поступать. <���…> Мы никоим образом не разделяем ваших представлений о собственной значимости и влиянии».

Но Шлиман был не из тех, кого легко убедить в собственной неадекватности, что и подтвердила его безумная карьера. В начале 1950-х годов, на пике золотой лихорадки, за два года занятий золотодобычей 153 — 1 в Калифорнии он нажил огромное состояние. В 1853 году Шлиман крайне неудачно женился и вернулся в Санкт-Петербург в качестве независимого коммерсанта. В 1856 году, получив эксклюзивные права на импорт, он уже контролировал треть всех поставок красителей в Российскую империю. Это сделало его еще богаче. В 1863 году он продал все свои активы и пустился в странствия, постоянно жаловался на неудобства, подхватывал местные болезни, попадал в политические передряги — в общем, осложнял себе жизнь, насколько это возможно.

В конце 1860-х Шлиман провел год в Сорбонне за изучением французского, арабского, древнегреческого и древнеегипетского, сравнительной лингвистики и археологии. Там у него созрел грандиозный план доказать историческую достоверность «Илиады» и «Одиссеи» Гомера — мифов о Елене, Парисе, Ахиллесе и Троянской войне. Шлиман вознамерился найти Трою и после долгих странствий по Восточному Средиземноморью, пользуясь только описаниями Гомера, отыскал предполагаемое место — холм Гиссарлык на севере Турции.

Чтобы получить американское гражданство, Шлиман ненадолго приезжает в Индианаполис, разводится с женой и женится снова — в этот раз на греческой девушке (как он позже скажет, она полюбилась ему, потому что могла читать Гомера в оригинале). Попытки купить участок на Гиссарлыке успехом не увенчались, и пришлось получать официальное разрешение на раскопки. В 1871 году работы начались, и он проложил в холме широкий шурф, попутно фактически уничтожив массу археологических памятников, которые не вписывались в его ошибочную теорию. В 1872 году, когда Шлиман приехал в Европу, многие именитые археологи призывали его прекратить разорение, но тщетно. Именно тогда английский премьер-министр Гладстон, сам большой знаток Гомера, представил его Вирхову. Помимо работ по медицине и политике Вирхов писал о лицах, изображенных на греческой керамике. Знакомство с респектабельным ученым помогло бы Шлиману подправить свою подмоченную репутацию, и он предложил Вирхову поехать в «Трою» вместе. Непонятно почему, но тот согласился.

В 1873 году Шлиман нашел так называемый «клад Приама», внушительную коллекцию золотых украшений (она впоследствии оказалась значительно старше, чем он предполагал), которая потом благополучно перекочевала к его семье. Заплатив за это довольно большой штраф турецким властям, Шлиман отправился в Микены, на поиски следов греческих героев Троянской войны. Это мероприятие также было не вполне законным, и греческие чиновники пытались ему помешать, но тщетно — в 1876 году был найден еще один клад с большим количеством золота, керамики и оружия. Среди находок имелась золотая погребальная маска, о чем Шлиман поведал миру в знаменитой телеграмме «Я заглянул в лицо Агамемнону!».