Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

Такой мотив прозвучал и в высказываниях Бейкера, которого я принял 15 марта 1991 года. Фон был сложнейший: острая внутриполитическая ситуация накануне референдума о судьбе Союза, тяжелое положение на потребительском рынке, непростая обстановка на международной арене. В прессе — и у нас, и на Западе — все чаще звучали утверждения, что чуть ли не главной причиной всех сложностей является сдвиг Горбачева вправо. Бейкер не стал скрывать, что опасения на этот счет возникли и у него с Бушем.

— Сейчас нередко утверждают, — сказал он, — что политика президента Горбачева шагнула вправо. Говорят, что вы изменили курс. Должен сказать откровенно, иногда и у нас возникает беспокойство, когда мы видим некоторые признаки, особенно в области ограничения вооружений. Однако у нас нет сомнений относительно того, что те коррективы, которые вы внесли в свой курс, направлены лишь на то, чтобы обеспечить успех реформам и демократизации, что не произошло фундаментального изменения. Мы хотим в это верить и верим.

— И все-таки, — не мог не спросить я, — хотите или верите?

— И то и другое, — ответил Бейкер. — Недавно я говорил с президентом Бушем, и мы оба пришли к выводу, что ваше место в истории обеспечено, если не измените своего курса. Все ваши колоссальные достижения будут навечно вписаны в историю, если курс не будет повернут вспять. И это — одна из основных причин, почему мы считаем, что такого поворота не будет.

В этот день я был откровенен с Бейкером. Он того заслуживал — этот лишенный сентиментальности, вдумчивый человек уже многое понимал в наших делах. Но кое о чем надо было напомнить. В обострившейся обстановке, сказал я государственному секретарю, «требуется огромный запас сил, веры, убежденности, чтобы удержать ситуацию. Требуется и определенное тактическое маневрирование». Цель при этом одна — «нейтрализовать оба радикальных крыла, как крайне левых, так и крайне правых, избежать гражданского конфликта. Я полон решимости действовать исключительно конституционными, демократическими методами».

Соображения госсекретаря по вопросам экономики были довольно прямолинейными.

— Нам кажется, — заявил он, — что здесь движение идет не в том русле.

Я возразил:

— Такая оценка нашего экономического курса ошибочна.

— Я надеюсь, что ошибаюсь, — немедленно отреагировал он.

— Мы не меняем курс, — продолжал я. — Мы хотим пройти до конца путь к смешанной рыночной экономике. Но не так, как прошли коллективизацию. Со временем мы сможем пойти вперед быстрее, но сначала надо решить некоторые вопросы. Открыты к тому, чтобы быстрее развивать сотрудничество с западными странами.

— Конечно, — сказал Бейкер, — лишь сам Президент СССР может решать, на что он готов пойти. Америка не может решать за вас. Мы, однако, твердо знаем, чего не следует делать, если вы хотите открыть страну для бизнеса и капиталов с Запада — не надо премьер-министру (Павлову. — Ред.) говорить о каком-то западном заговоре банкиров с целью подорвать советскую экономику. Или указ, дающий дополнительные полномочия КГБ. Это отпугивает западных инвесторов. Вам надо действовать очень осторожно, чтобы не растоптать первые ростки рынка в Советском Союзе.

— Есть проблема, — заявил я. — То, что у вас считается законным бизнесом, у нас — спекуляция, подлежащая уголовному наказанию. Когда я встречаюсь с рабочими, они обязательно меня спрашивают: «Почему мы развели у себя все это? Почему подобные дельцы не в тюрьме?»

Как видно из этой беседы, снова актуальными стали слова, сказанные несколькими годами ранее: мы хотим, чтобы нас поняли . Правильное понимание нашей экономической ситуации, нашего курса было особенно важно потому, что у промышленно развитых стран Запада появилась возможность реально содействовать движению нашей страны к рыночной экономике и ее интеграции в мирохозяйственные связи.

К весне 1991 года возможность приглашения Президента СССР на «семерку» в Лондоне значительно возросла. Идея получила поддержку Коля, Миттерана, Андреотти. Благоприятно отнесся к ней и Мейджор, к которому с 1 июля переходило председательство в «семерке». Ее активно поддержала Тэтчер, когда мы встретились в Москве в конце мая.

— Было бы поистине трагедией, — сказала она тогда, — если бы ваши усилия окончились неудачей только потому, что Запад оказался не в состоянии прийти вовремя на помощь. Этого будущие поколения нам не простят.

Но ситуация была непростой, особенно из-за позиции США и Японии. Буш явно не торопился. У нас были определенные проблемы в отношении интерпретации и выполнения Парижского договора об обычных вооруженных силах. Оставались и нерешенные вопросы на переговорах по сокращению стратегических наступательных вооружений. Не исключено, что в Вашингтоне как-то связывали эти «затруднения» в разоруженческом процессе и наш выход на «семерку».

Между тем идея нашего участия в «семерке» уже зажила своей собственной жизнью. В первой декаде мая британские газеты сообщили о желании Мейджора пригласить Горбачева в Лондон. Большой резонанс вызвало мое выступление 5 июня в Осло с Нобелевской лекцией, где, в частности, было прямо сказано о необходимости разговора на «семерке» для решения проблем, связанных с нашей интеграцией в мировую экономику. По свидетельству М.Вернера, то выступление помогло европейским державам настоять на приглашении Горбачева в Лондон.

Формально я получил приглашение на лондонский саммит в середине июня, но подготовку мы начали заранее в связи с разработкой антикризисной программы и мер по переходу к рынку.

Да и момент требовал неотложных действий. Ново-огаревский процесс открывал выход из острого общественно-политического кризиса, в котором оказалась страна. Вопрос о поддержке наших реформ со стороны международного сообщества приобретал крайне актуальное значение. Контакт с «семеркой» имел уже не только стратегический смысл — как реализация общефилософской концепции «нового мышления». Он приобрел и сугубо практическое значение — обеспечить весомую экономическую поддержку стране в тяжелейший кризисный момент.

В середине мая на заседании Совета безопасности СССР обсуждалась записка Кабинета министров о нашем вступлении в Международный валютный фонд. На этом заседании я поднял вопрос о возможном участии в лондонской встрече «семерки». Совет согласился с моей позицией.

В конце мая я подписал распоряжение по подготовке материалов и предложений для нашего участия в лондонской встрече. К этой работе, координация которой была поручена Медведеву, были привлечены ведущие специалисты и ученые, руководители экономических ведомств — Аганбегян, Абалкин, Примаков, Ситарян, Яременко, Ясин, Кокошин, Обминский, Ожерельев, Геращенко, Московский, министры финансов СССР и РСФСР Орлов и Лазарев, заместитель министра экономики Грибов. Приглашались для консультаций по отдельным вопросам Федоров, Гайдар и другие.