Александр Зимин - В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России

Борис не спешил с захватом власти, стремясь прежде всего укрепить позиции в Боярской думе и Дворце. Реальная власть в первые месяцы после смерти Грозного перешла к Н. Р. Юрьеву, а также кн. И. Ф. Мстиславскому и Андрею Щелкалову. Английский посол Д. Боус полагал, что именно они «по смерти царя захватили главное управление». 12 августа 1584 г. он писал: «.. когда я выехал из Москвы, Никита Романович и Андрей Щелкалов считали себя царями, и потому так и назывались многими даже умнейшими и главнейшими советниками. Сын же покойного царя Федор и те советники, которые были бы достойны господствовать и управлять, не имеют никакой власти, да и не смеют пытаться властвовать». Но царям — похитителям власти, надеялся Боус, Федор в конце концов прикажет отрубить головы [405] ЧОИДР, 1884, кн. 4, с. 103; Толстой, № 52, с. 229. . В рассказе Боуса интересно упоминание о лицах, «достойных управлять». Речь идет скорее всего о близком к англичанам Борисе Годунове. Влияние его в правительственных сферах было тогда неустойчивым. Борису еще предстояло занять своими ставленниками ключевые позиции в государственном аппарате.

Обстановку, сложившуюся при дворе, рисует посол Речи Посполитой Л. Сапега в депеше от 10 июля 1584 г.: «Между вельможами раздоры и схватки беспрестанные; так и нынче, сказывали мне, чуть-чуть дело не дошло у них до кровопролития, а государь не таков, чтоб мог этому препятствовать». Характеристику новому царю дает Д. Флетчер, один из наиболее вдумчивых наблюдателей: Федор «росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водянке; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется… Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен». По словам П. Петрея, Федор «от природы простоватый и тупоумный». Отец часто упрекал его за отсутствие «большой охоты заниматься государственными делами и приводить в лучший порядок управление», говоря, что он «больше похож на пономарского, чем на великокняжеского сына» [406] HRM, t. II, № 3, р. 3; Соловьев, кн. 4, с. 204; Флетчер, с. 122; Середонин, с. 97–98; Петрей, с. 168. Отзывы о Федоре см.: Бестужев-Рюмин К. Н. Обзор событий от смерти царя Иоанна Васильевича до избрания на престол Михаила Федоровича Романова. — ЖМНП, 1887, № 7, прим. 1–4; Иловайский Д. История России, т. III. М., 1890, прим. № 57, с. 648. .

Первые назначения в Думу отразили ситуацию при дворе и рост влияния Годунова. Царский шурин ко времени коронации Федора присвоил себе звание конюшего [407] В черновике чина венчания Федора конюший упоминается («конюшего своего»), по после слов о нем оставлен пробел для имени конкретного лица (СГГД, ч. II, № 51, с. 73; ср.: ЦГАДА, ф. 135, отд. IV, рубр. I, № 5, л. 5-5об.; ср. списки там же, № 4, 6). Один московский летописец упоминает конюшего Бориса Годунова при описании коронации Федора (ПСРЛ, т. 34, с. 232). В разрядах с чином конюшего Борис упомянут в феврале 1585 г. (РК 1475–1598 гг., с. 359). . Грозный ликвидировал это звание в связи с делом конюшего И. П. Федорова (1568 г.). Конюший считался старшим в Думе и, по словам А. Поссевино, обладал правом ставить царя на престол. К маю 1584 г. боярами стали С. В. Годунов (из окольничих) и кн. Н. Р. Трубецкой, явно близкие к Борису. Летом 1584 г. называется боярином и дворецким Г. В. Годунов, а его предшественник кн. Ф. И. Хворостинин получает думный чин окольничего (упоминается с ним в октябре 1584 г.) [408] Поссевино, с. 51; Зимин. Опричнина, с, 278–282; РК 1559–1605 гг., с. 202, 204; Шумаков. Обзор, вып. 4, № 480, с. 161; ПСРЛ, т. 34, с. 232; Зимин. О составе, с. 199, 203; РК 1475–1598 гг., с. 343, 517. Г. В. Годунов умер в декабре 1597 г. . К 1583/84 г. окольничим стал кн. П. С. Лобанов-Ростовский, близкий к Годунову. Укрепили позиции и Шуйские. К 20 мая 1584 г. боярином и главой Московской судной палаты был кн. В. И. Шуйский [409] В 1583/84 г. П. С. Лобанов-Ростовский выступал послухом в данной Б. Ф. Годунова на село Неверова Старицкого у. (АФЗХ, ч. II, № 374, с. 418–419); Акты Юшкова, № 220, с. 216; РК 1559–1605 гг., с. 212. . Вероятно, именно тогда И. П. Шуйский получил в кормление Псков. В посольских делах говорилось, что Федор его «пожаловал великим жалованьем в кормленье Псковом, обема половинами и с пригороды, и с тамгой, и с кабаки, чего никоторому боярину не давывал государь». Здесь же упоминается и Каргополь как «государево жалованье» В. Ф. Скопина-Шуйского. Из окружения Н. Р. Юрьева боярский титул получил окольничий Ф. В. Шереметев (возможно, к весне 1584 г.). Число окольничих пополнилось кн. Д. П. Елецким (к апрелю 1584 г.) и И. И. Вислоуховым-Сабуровым (к маю 1584 г.) [410] ЦГАДА, ф. 79, кн. 18, л. 123–123 об.; Карамзин, т. X, прим. № 148; Щ, л. 664; РК 1475–1598 гг., с. 346; Савва, с. 398; РК 1559–1605 гг., с. 204. Елецкий последний раз упоминается в разрядах в 1583/84 г., а Вислоухов-Сабуров — в 1589/90 г. (РК 1475–1598 гг., с. 346, 433). . Точное время присвоения думных званий определяется с трудом. Скорее всего все названные лица стали боярами и окольничими сразу же после смерти Ивана IV [411] Ссылаясь на документ, обнаруженный А. Л. Станиславским (ЦГАДА, ф. 210 (Разрядного приказа), столбцы Московского стола, № 1144, л. 1), Р. Г. Скрынников считает, что во время поездки Федора в Троицу в 1585 г. Москвой управляла некая «семибоярщина» (Скрынников. Борьба, с. 51), развивая свою мысль о существовании этого института со времен Василия III. Но «семибоярщина» — «седьмочисленные бояре» — была известна в Москве только во времена «Смуты» после пленения В. И. Шуйского. .

Как видим, Годунов постепенно захватывал в Думе важнейшие позиции. Это, надо думать, вызывало недовольство у бояр земской группы. Назревал взрыв страстей. Вскоре нашелся для него и повод: близкий к Годунову оружничий Богдан Бельский затеял местнический спор с казначеем П. И. Головиным [412] Ю. Н. Мельников обратил внимание на сообщение Л. Сапеги о том, что 2(12) апреля 1584 г., перед началом его переговоров, «какой-то смутьян упрямился из-за места» (SRP, t. 8, s. 174). . «Похотел Богдан быти больши казначея Петра Головина» — это было уж чересчур: родовитость Головина и заурядное происхождение Богдана были всем известны. За Головина вступились земские бояре, за Богдана — Годуновы, Трубецкие и, как считает Пискаревский летописец, Щелкаловы. «И за то сталася прека межу ими, — резюмирует летописец. — И Богдана хотели убити до смерти дворяне, токо бы не утек к царе (так в источнике. — А. З.) назад» [413] ПСРЛ, т. 34, с. 195. .

В Москве начались волнения. Ход их не вполне ясен. События происходили в то время, когда «у государя с утра» был польский посол Л. Сапега. Царь Федор принимал Сапегу 2 апреля, а следующий раз — только 22 июня. На этом основании В. И. Корецкий убедительно датирует московские волнения 2 апреля 1584 г. Они приняли внушительные размеры. Д. Боус, отпущенный из Москвы 14 мая 1584 г., сообщал, что «за это время… происходило брожение среди 20 тыс. человек… дело было направлено против… Богдана Бельского… на него напали с таким остервенением, что он принужден был спасаться в царских палатах» [414] Безднинский летописец, с. 195, 208 (дата «22 мая», имеющаяся в Безднинском летописце, ошибочна); ЦГАДА, ф. 79, кн. 15, л. 32об.-33об., 208 об.; ср. письмо Л. Сапеги от 16 (26) апреля 1584 г. (SRP, t. 8, s. 174–175); ЧОИДР, 1884, кн. 4, отд. III, с. 103; Сб. РИО, т. 38, с. 133–135. .