Александр Зимин - В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России

Итак, нет достаточно прочных оснований для гипотезы о созыве в 1584 г. Земского собора. 31 мая 1584 г., через неделю после высылки в Углич Дмитрия, Федор был коронован [431] Позднейшие источники датируют коронацию Федора Вознесеньем (28 мая). См.: ПСРЛ, т. 14, с. 35. В «Повести, како отомсти» (с. 241) и восходящих к ней указывается дата 1 мая. В позднейшей Латухинской книге обе даты слиты в одну — Вознесенье, 1 мая. В одной из разрядных книг говорится, что царь Федор «сел на Московском государстве» 7 мая (Щ; л. 666 об.). . Первая жалованная грамота, выданная царем Федором (Троице-Сергиеву монастырю), датируется 3 мая, но массовое подтверждение старых грамот, как установил Ю. Н. Мельников, началось только 31 мая. Впрочем, 1 мая от имени царя Федора и Боярской думы принято было решение об отпуске посла Д. Боуса [432] СГКЭ, т. I, № 220; ср. грамоту 21 мая (ААЭ, т. 1, № 322); на это обратил внимание автора Ю. Н. Мельников; Сб. РИО, т. 38, с. 133. .

Расправа с Нагими и Бельским, торжественная коронация Федора не сняли противоречий в Думе. Борьба только начиналась. 10 июля 1584 г. Л. Сапега сообщал в Польшу со слов И. Эйлофа (в августе высланного из России в Ливонию): между четырьмя боярами, назначенными правителями, несогласия. Первый по значению И. Мстиславский очень расположен к польскому королю; если из противной партии умрет Никита Романович (который по причине тяжелой болезни не может долго жить), то король будет иметь много приверженцев среди бояр. От себя Сапега добавил: «Вот и сегодня слышал я, что между ними возникли большие споры, которые едва не вылились во взаимное убийство и пролитие крови». В мае 1585 г. в Польшу дошло известие от толмача Посольского приказа Я. Заборовского о том, что польского короля поддерживают Шуйские. Н. Варкоч в 1589 г. передавал, что после смерти Ивана IV Борис «заключил тайный союз со своими родственниками и друзьями. А душеприказчики (Грозного. — А. З.), как во всяком случае утверждает Борис, стремились соединить Москву с Польским королевством, что подтверждается многими убедительными доказательствами» [433] HRM, t. II, № VIII, р. 7; Соловьев, кн. 4, с. 204; SRP, t. 18, s. 424; Донесение, с. 109. В письме от 25 августа 1595 г. Жолкевский писал Сигизмунду III, что Баторий «привлекал к себе Москву с помощью Ивана Петровича Шуйского» (цит. по: Безднинский летописец, с. 198). [271] . Эти слухи иногда принимаются на веру.

По мнению Р. Г. Скрынникова, русской знати импонировал политический порядок Речи Посполитой, где власть короля была ограничена, и она не прочь была завести подобный порядок в России, предусматривая в случае смерти бездетного Федора возможность перехода трона к Баторию. Он считает, что среди московских бояр было две группировки: одна (пропольская) во главе с И. Ф. Мстиславским, другая во главе с Н. Р. Юрьевым — и пишет: «Столкновение между двумя опекунами, претендовавшими на руководство, привело к отставке Мстиславского. Дело, начатое Н. Р. Юрьевым, завершил Б. Ф. Годунов» [434] Skrynnikov A. Op. cit., S. 23; Скрынников. Борьба, с. 54. . Это чисто логическое построение. Никакого «противостояния» Мстиславского Юрьеву не было. В мае 1585 г. толмач Я. Заборовский сообщал своему старому другу капитану Белявскому, что, по полученным им сведениям, царь Федор тяжело заболел и в случае его смерти якобы один из братьев Рудольфа II женится на Ирине Годуновой и станет московским царем [435] SRP, t. 18, s. 421–423; Zrédla do dziejöw polskich, t. I. Wilno, 1843, s. 62–63. . Исследователь связывает этот слух с хитроумным планом Годунова любой ценой удержать власть в государстве и склонен доверять сообщению Петрея о том, что Мстиславский хотел женить Федора на своей дочери [436] Петрей, с. 169. .

Рассматривать сведения, поступавшие за рубеж от перебежчиков, пленных, агентов и даже дипломатов, нужно с большой осмотрительностью. Как правило, информаторы были отнюдь не вхожими в придворные круги людьми, не отличались ни осведомленностью, ни стремлением к объективности. Подчас дипломаты и администраторы порубежных городов вовсе не разбирались в происходивших на Руси событиях и превратно интерпретировали сведения, получаемые от своих агентов. Очень часто желаемое ими (и их правительствами) они принимали за действительное. Кривотолки в польских политических кругах о различных планах тех или иных боярских группировок в Москве возникали, как правило, в результате всевозможных досужих домыслов и сплетен, а не являлись достоверным отражением реальных ситуаций. В интересующем нас случае вряд ли имеются реальные основания говорить о «пропольских» симпатиях кн. И. Ф. Мстиславского или кн. И. П. Шуйского. Речь шла скорее о стремлении правительства царя Федора к миру с Речью Посполитой, которое неверно понималось в польских дипломатических кругах. Одним из первых жестов нового правительства был отпуск 900 пленных литовцев без всякого выкупа. Инициатива, очевидно, исходила от Годунова, который перед отъездом пленников щедро наградил их сукнами и деньгами. Отпуск произвел в Речи Посполитой благоприятное впечатление [437] Соловьев, кн. 4, с. 208. .

После подавления московских волнений враждующие стороны в Думе продолжали накапливать силы. Влияние Н. Р. Юрьева сказалось на пополнении ее состава. К февралю 1585 г. боярами стали принадлежавшие к романовскому кругу кн. Ф. Д. Шестунов и кн. И. В. Сицкий. Число окольничих пополнилось кн. Б. П. Засекиным [438] Б. П. Засекин последний раз упоминается в разрядах летом 1588 г. (РК 1559–1605 гг., с. 236), в Государевом разряде — в декабре 1586 г. (РК 1475–1598 гг., с. 360, 379). . К марту 1585 г. как окольничий упоминается и И. М. Бутурлин. Усилились и Шуйские: к апрелю 1585 г. боярином стал Андрей Иванович Шуйский [439] РК 1559–1605 гг., с. 207, 210. .

Медленно, но уверенно росло влияние и Годуновых. К февралю 1585 г. боярином стал И. В. Годунов; к ноябрю 1584 г. — кн. Д. И. Хворостинин (из окольничих); к февралю 1585 г. — кн. Т. Р. Трубецкой, отправленный в Новгород в связи с предполагавшимся походом против шведов. В ноябре 1585 г. боярами были кн. Ф. М. Троекуров (из окольничих) и свояк Бориса Годунова кн. И. М. Глинский. Борис был его душеприказчиком в 1586 г., т. е. задолго до смерти Ивана Михайловича. Глинский появился на горизонте в качестве рынды в весеннем походе Ивана IV в Новгород 1572 г. и благодаря браку с дочерью Малюты быстро пошел «вверх». В марте 1573 г. он вместе с В. И. Умным получает высший дворовый оклад (600 руб.) [440] РК 1475–1598 гг., с. 360, 364–365, 486, 243; РК 1559–1605 гг., с. 217; Щ, л. 672об.- 673; ср. л. 676 об. (декабрь); Лихачев Н. П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках, вып. 1. СПб., 1895, № XIX, с. 63–67; Альшиц, с. 20. Ф. М. Троекуров последний раз упоминается в разрядах в 1593/94 г. О И. М. Глинском см.: Мордовина. Князья, с. 330–331. . Правда, были обстоятельства, мешавшие его продвижению. Иван Михайлович болел семейной болезнью Глинских — «черным недугом» [441] Бычкова М. Е. Родословие Глинских из Румянцевского собрания. — ЗОР, вып. 38. М., 1977, с. 123. . Да и современники считали, что он «очень прост и почти полоумный». Вместе с тем Д. Флетчер писал о И. М. Глинском, Ф. И. Мстиславском, Черкасском и Трубецком, что они «не отличаются никакими особыми качествами и только Глинский (как говорят) обладает лучшими дарованиями» [442] Флетчер, с. 34, 65. В другом месте он пишет о Ф. И. Мстиславском, В. Ф. Скопине и И. М. Глинском, что они «более знатны родом, нежели замечательны по уму» (с. 42). . Его дочь была «сговорена» за кн. Ф. И. Мстиславского, но брак не состоялся, очевидно, в связи с враждой Годуновых с Мстиславскими.