Владимир Соловьев - Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

На состоявшемся в начале 1988 г. в редакции журнала «Вопросы истории» заседании «круглого стола» было отмечено, что современные историки усугубили недостатки выработанной в 30-х годах концепции многими положениями конкретно-исторического плана, не выдерживающими научной критики. В частности, Н. И. Павленко, сам невольно впадая в полемический стиль 30-х годов, высказался в том смысле, что сюжеты о классовой борьбе и крестьянских войнах можно назвать спекулятивными [244]. Конкретизируя свою точку зрения, он вновь возвращается к не раз уже остро обсуждавшемуся вопросу о том, были или не были выступления крестьянства XVII–XVIII вв. антифеодальными [245]. Сомнение вполне правомерное. Ведь если крестьянские войны происходили в рамках феодального уклада и не приводили к его разрушению, значит, более правильно по сути определять их как антикрепостнические, а не антифеодальные движения.

Начатый еще на заре советской историографии спор о социальной природе крестьянских войн, их роли, месте и исторических последствиях сейчас непременно должен быть продолжен, но в иной плоскости, на более конструктивной и теоретической основе и в тесной увязке с проблемами генезиса капитализма в России, которые, как известно, в нашей исторической науке также решаются по-разному. Если именно эти вопросы Е. И. Индова и А. А. Преображенский относят к числу многих дискуссионных, которые «с выходом в свет новейших исследований, естественно, отпали» [246], то с подобным утверждением весьма трудно согласиться.

И вообще, ведя речь о крестьянских войнах, следует иметь в виду, что это один из тех вопросов, которые далеко выходят за историографические рамки и представляют первостепенный интерес в политическом и методологическом плане.

Но при недостаточной научной разработке проблемы, отказе от сложившихся стереотипов и клише, затяжном столкновении различных, иногда диаметрально противоположных точек зрения здесь предстоит проделать еще очень многое. И не только историкам. Необходимо научное сотрудничество историков, правоведов, философов, экономистов, создание интеграционных междисциплинарных системных исследований.

Нельзя не признать, что историки СССР пока заняли в основном выжидательную позицию в развернувшейся дискуссии востоковедов о типологизации средневековых общественных систем [247]. Между тем в интересах дальнейшего продвижения отечественной историографии вперед важно определить свое отношение к выдвинутым положениям и гипотезам.

Это повлечет за собой ряд кардинальных изменений в трактовке целого комплекса проблем, в том числе и в понимании вопросов истории крестьянских войн.

В последнее время при изучении народных движений в России XVII–XVIII вв. наметилась тенденция делать упор не на то, вела ли борьба крестьян к подрыву феодально-крепостнического строя и смене формаций, как это было принято в советской историографии предшествующих лет, а на то, какие сдвиги происходили в результате восстаний на протяжении всего длительного периода эволюции феодализма [248]. Прав П. Г. Рындзюнский, считая, что массовые крестьянские выступления той поры не могли выйти за внутриформационные пределы, и еще более прав, подчеркивая значимость возможных перемен в строе старой формации [249]. Близкой точки зрения придерживаются и другие авторы. Так, В. Г. Хорос утверждает, что крестьянские войны, хотя и носили антифеодальный характер, не меняли существующих докапиталистических структур [250].

Подобные мнения, в какой бы осторожной и робкой форме они ни высказывались, пожалуй, можно расценивать как попытку вызволить историю России из прокрустова ложа крайне упрощенного, сложившегося при сталинизме подхода к проблеме формационной характеристики сословно-классовых обществ. Возобладание этой вульгарно-социологической схемы, превращение ее в результате многократных повторений в стереотип мышления, в некую аксиому, с одной стороны, привело к искажению Марксовой теории общественных формаций, а с другой — к фетишизации последней, к подгонке к ней, игнорируя диалектику, всего многообразия исторического процесса, к манипулированию соответствующими цитатами вместо творческого подхода к наследию классиков марксизма.

В таких условиях, естественно, не получал должного осмысления и раскрытия феномен феодализма в России. В первую очередь исследовались категории и объекты экономического порядка, тогда как воздействие политико-правовой надстройки на существующие производственные отношения рассматривалось по минимуму. Между тем для феодализма в России свойственны заметная самостоятельность развития надстройки и ее активное обратное влияние на базисные отношения, придание им известного своеобразия и даже в какой-то мере выстраивание их по своему образу и подобию.

Разобраться в формационной специфике российского общества XVII–XVIII, как, впрочем, и других веков, будет далеко не просто, поскольку речь идет не о совершенствовании методики источниковедения и культуры научной работы, а о повороте в теории, методологии исторического исследования. Разумеется, параллельно видоизменится и уточнится понимание многих проблем и одной из первых — проблемы классовой борьбы.

Это не значит, что историки-марксисты откажутся от главных принципов подхода к проблеме и перестанут видеть в крестьянских выступлениях, в какой бы форме они ни протекали, проявление классового антагонизма между крестьянами и феодалами, закономерный результат экономического и социально-политического развития феодального общества.

Итоги теоретической разработки проблем крестьянских войн в России подведены в уже упоминавшейся монографии авторского коллектива во главе с И. И. Смирновым и в сборнике статей под редакцией Л. В. Черепнина [251].

Достижения советской исторической науки в изучении крестьянских движений бесспорны: проанализированы причины и предпосылки крестьянских войн, раскрыты их особенности, показан ход событий в различных районах страны, освещена идеология повстанцев, уточнены хронология и география крестьянских войн, уделено внимание внешнеполитическому аспекту восстаний, углублены представления об устройстве управления в захваченных повстанцами областях, рассмотрены общие вопросы крестьянских войн, даны социально-психологические портреты и выявлены процессы формирования личностей повстанческих вождей [252]. Все эти исследования, безусловно, являются серьезным вкладом в изучение проблемы и составляют золотой фонд советской историографии крестьянских войн.

Заметных успехов достигла и историография второй крестьянской войны. Трудно объять множество публикаций, посвященных этому событию, но о некоторых из них просто нельзя не упомянуть.