Бэзил Лиддел-Гарт - Решающие войны в истории

С помощью долго длившейся «психологической подготовки», в которой взамен снарядов использовалась хитрость, Алленби отвлек внимание противника от побережья, переключив его на иорданский фланг. В этом ему помогала сама неудача двух попыток наступления к востоку от реки Иордан в течение весны. В сентябре, в то время как внимание турок все еще было приковано к востоку, войска Алленби тайно перемещались на запад, пока в секторе возле побережья их прежнее двойное численное превосходство не выросло в пятикратное. (Боевые силы англичан достигали 57 тысяч штыков, 12 тысяч сабель и 540 орудий. У турок было 32 тысячи штыков, 2 тысячи сабель и 402 орудия. — Ред. ) 19 сентября после пятнадцатиминутного интенсивного артиллерийского обстрела пехота пошла вперед, захватив две линии неглубоких турецких траншей, а потом покатилась в глубь материка, как будто огромная дверь распахнулась на своих петлях. Кавалерия ринулась в открытую дверь и, промчавшись сквозь коридор во главе со своими броневиками, захватила проходы к Ездрилонской равнине. Этот переход своим успехом во многом обязан тому факту, что военно-воздушные силы сделали турецкое командование глухим, немым и слепым. На следующий день поперек турецкого тыла был создан стратегический барьер. Их единственная оставшаяся дорога для отступления вела на восток через Иордан. Они могли бы достичь ее, но тут свое слово сказала авиация, поскольку прямое продвижение пехоты шло медленно из-за упрямого сопротивления турецких арьергардных частей. Рано утром 21 сентября британские самолеты заметили большую колонну — практически все, что уцелело от двух турецких армий, — спешащую по крутому узкому ущелью от Наблуса к Иордану. Четырехчасовая атака вынудила эту процессию остановиться. Этот момент можно считать концом существования 7-й и 8-й «армий». Остальное было похоже на то, как пастухи сгоняют скот в одно место.

К востоку от Иордана, где не было никаких возможных стратегических барьеров, судьбой 4-й «армии» стало быстрое истребление скорее под непрекращающимися булавочными уколами, чем от боевых действий в чистом виде. Далее последовало взятие Дамаска. Эта победа потом была использована в наступлении на Алеппо (Халеб), которого едва успели достичь, как Турция, под более неминуемой угрозой крушения Болгарии и наступления армии Мильна из Салоник на Константинополь и ее тыл, 31 октября капитулировала. (Армия Бартело салоникского фронта наступала через Софию к румынской границе, армия Анри через Белград вторглась в Австро-Венгрию. Всего в составе Салоникского фронта ко времени прорыва болгарского фронта 15–18 сентября 1918 г. (после 24-часовой артподготовки) у союзников было 667 тысяч человек и 2070 орудий. Против них сражались 11-я германская армия (в большинстве из болгар, офицеры немцы) и австрийский корпус, всего 400 тысяч человек. — Ред. )

Анализируя эту решающую победу в Палестине («великая» английская победа — после многих месяцев сидения над 32 тысячами турок. — Ред. ), следует отметить, что турки все еще были в состоянии держаться под натиском британской пехоты до тех пор, пока не стало известно, что у них в тылу возник стратегический барьер, а это произвело свой неизбежный и неизменный моральный эффект. Более того, из-за существовавших предварительных условий окопной войны пехоте было необходимо «взломать замок». Но как только этим были восстановлены обычные условия ведения боевых действий, победа была добыта с помощью мобильных соединений, которые составляли всего лишь толику от общих боевых сил. Изящество этого конкретного примера непрямых действий ограничивается подготовкой операции; исполнение зависело целиком от нарушающего устойчивость противника и деморализующего применения мобильности, которая в крайней степени своей и была внезапностью, применяемой в момент, выбранный полководцем.

Еще один юго-восточный театр военных действий требует короткого замечания — это Салоники. Отправка союзных войск туда имела место в результате запоздалой и неэффективной попытки оказать помощь сербам осенью 1915 года. Только три года спустя настало время наступления, имевшего жизненно важные последствия. Но сохранение за собой опорного пункта на Балканах для того периода было необходимо по политическим причинам, а также и потому, что там потенциально могли развернуться военные действия. Мудрость и необходимость удержания такого огромного количества вражеских войск, в конечном итоге почти полумиллиона, в месте, которое немцы насмешливо называли своим «самым большим лагерем для интернированных», может вызывать сомнения.

Любой анализ хода военных действий в последний год Первой мировой войны зависит и неотделим от понимания ситуации на море, которая ему предшествовала. Поскольку военного решения вопроса добиться быстро не удавалось, морская блокада все более и более оказывала влияние на военную ситуацию.

В самом деле, если будущему историку придется выбирать один день как решающий для исхода мировой войны, он, возможно, выберет 2 августа 1914 года — еще до вступления Англии в войну, — когда господин Уинстон Черчилль в 1:25 отдал приказ о мобилизации Британского военно-морского флота. Этому флоту не будет суждено записать на свой счет новый Трафальгар, но он внесет в победу союзников больше, чем какой-либо другой фактор. Дело в том, что военно-морской флот был инструментом блокады, и как только туман войны рассеялся, в более четкой атмосфере нынешних послевоенных лет эта блокада обретает все большие и большие пропорции, все более явно превращаясь в решающее средство в этой борьбе. В этой связи уместно сравнение блокады с известными «смирительными рубашками», которые обычно надевались в американских тюрьмах на заключенных, не подчиняющихся тюремным правилам, и эта рубашка постепенно затягивалась так, что сперва стесняла движения заключенного, а потом душила его, и чем теснее в ней было находиться и чем дольше все это продолжалось, тем слабее становилась воля заключенного к сопротивлению и тем более деморализующим образом действовало это ощущение сдавливания.

Беспомощность провоцирует безнадежность, и история считает такую потерю надежды, а не потерю людской силы тем фактором, который решает исход войны. Ни один историк не станет недооценивать прямой результат влияния полуголодного состояния немецкого народа на финальное крушение «внутреннего фронта». Но, отодвинув в сторону вопрос, насколько способствовала военному поражению революция, неосязаемый, но всеохватывающий фактор блокады следует учитывать в каждой работе о военной ситуации.

Является установленным фактом, что потенциальная угроза, если, может быть, не эффект самой блокады, побудила немцев предпринять свою первую кампанию подводной войны в феврале 1915 года. Это не только дало Британии повод освободить себя от требований Лондонской декларации и затянуть узел блокады — объявив о своем праве перехватывать и досматривать все корабли, подозреваемые в перевозке товаров в Германию, — но торпедирование немцами «Лузитании» придало Соединенным Штатам важнейший, хотя и запоздалый импульс для вступления в войну, что помогло ослабить трения между Британией и Соединенными Штатами, вызванные этой ужесточающейся блокадой. Два года спустя экономическая напряженность, порожденная блокадой, побудила германское военное руководство разрешить возобновление «неограниченной» и интенсивной подводной войны. Зависимость Британии от поставок морем продовольственных товаров для снабжения своего населения и поддержания своих армий была слабым пунктом в ее обороне, а по природе более быстрый эффект подводной формы блокады придал силу аргументу, что это непрямое воздействие уровня большой стратегии нанесет смертельный удар. Хоть эти расчеты и нельзя назвать совершенно верными для всех случаев, Британия подошла критически близко к тому, чтоб доказать на себе их правильность. Потери в судах выросли с 500 тысяч тонн водоизмещения в феврале до 875 тысяч тонн в апреле, а когда контрмеры в сочетании с недостаточными ресурсами Германии в подводных лодках привели к ослаблению блокады, у Британии было продовольствия, достаточного для поддержания своего народа, лишь на шесть недель.