Эвелин Кленгель-Брандт - Путешествие в древний Вавилон

Цари III династии Ура предпочли этот город своему родному Уруку именно по вышеизложенной причине. Для еще большего укрепления своей власти они, подобно некоторым своим предшественникам из династии Аккада, объявили себя богами. Время правления этой династии, просуществовавшей около 100 лет, ознаменовалось созданием бюрократической системы, не имеющей себе равных в истории. Громадные царские и храмовые хозяйства (фактически и те, и другие принадлежали царю) обслуживались отрядами подневольных работников, находившихся на положении рабов, хотя формально и не всегда считавшихся таковыми. Чрезвычайно громоздкая и мелочная система учета и контроля порождала невероятное количество документов: из имеющихся ныне в музеях всего мира примерно 500 тысяч клинописных документов добрая треть относится именно к этому времени. Даже какая-нибудь выдача пары голубей для обеда царицы оформлялась составлением нескольких табличек. Отпечаток казенщины носит на себе и искусство этого периода, где вновь господствует сухой канон, а основной персонаж — божественный правитель, «царь четырех стран света, царь вселенной». К этому же периоду относятся и последние литературные произведения на шумерском языке — гимны царям, как правило, однообразные и малоинтересные.

Чудовищная бюрократическая машина, созданная III династией Ура, могла сколько-нибудь нормально функционировать лишь при отсутствии серьезных помех. Когда же на страну одновременно напали эламиты и западносемитские кочевники амореи, государство рухнуло. Его некогда пышная столица была оккупирована эламитами и дочиста разграблена. Памятником этого бедствия является исполненный глубокой скорби «Плач о разорении Ура». Месопотамия вновь превратилась в конгломерат мелких и средних царств, боровшихся между собой за гегемонию и титул «царя Шумера и Аккада». В этой борьбе и прошли два века, предшествовавшие возвышению Вавилона под властью Хаммурапи. За это время произошло, видимо, окончательное слияние шумерского и аккадского этносов. «Народ черноголовых», как называли себя все жители Месопотамии, получил от шумеров их пантеон и искусство письма, а от аккадцев — их язык. Само собой разумеется, что бессмысленно обсуждать вопрос о том, «кто взял верх».

Общество, о котором шла речь выше, сохранило еще немало черт первобытнообщинного строя. Община продолжала быть единственной формой социальной организации свободных, землевладение оставалось в значительной степени коллективным. Рабство носило патриархальный характер, т. е. раб был чем-то вроде несовершеннолетнего члена семьи. Однако имущественное неравенство, возникшее еще до раннединастического периода, усугубляется с развитием государства. Часть общинников (царские служащие, жрецы, купцы и т. п.) накапливали богатства. На другом полюсе начинается постепенное разорение мелких общинников, их обезземеливание. Основным рычагом этого процесса была долговая кабала: попавший в затруднительное положение бедняк оказывался вынужденным брать взаймы, у богача хлеб или деньги под высокие проценты. Уплатить же этот долг в надлежащие сроки удавалось не всегда. Неоплатный должник закладывал членов своей семьи, наконец самого себя. Доведенный до крайности, он продавал кредитору свою землю — нередко за ничтожную сумму. Этот акт означал для бедняка экономическую, гражданскую и моральную катастрофу. Ведь земля была не просто видом недвижимой собственности. Владение землей было неразрывно связано с членством в общине. Лишаясь земли, человек переставал быть общинником, лишался защиты и покровительства, всего комплекса гражданских прав. Земля была основой культа предков, который после продажи земли не мог более отправляться.

Неудивительно, что общественная психология долгое время не могла принять эти новые явления и смириться с ними. Купля-продажа земли рассматривалась как нечто, нарушающее «правильный» порядок вещей, едва ли не весь миропорядок. А представления о «надлежащем» устройстве общества были древними, принесенными из первобытнообщинного времени. Впрочем, людей, живших, скажем, при III династии Ура, отделяли от этой эпохи всего полтора-два десятка поколений. Для нас теперь 400–600 лет — это огромный срок, заключающий в себе смену трех социально-экономических формаций. Но в ранней древности темпы исторического процесса были несравненно более медленными. А человеку того периода идея исторического прогресса была вообще чужда. Его взгляд был обращен назад — ко временам первобытного равенства, жизни по принципу «один за всех, все за одного». Не случайно легенды всех народов помещают «золотой век» в прошлом.

По изложенным причинам и царь в древней Месопотамии сохранял в глазах общества, да и в собственном представлении, черты племенного вождя. Он был, разумеется, крупнейшим землевладельцем и рабовладельцем, первым из богачей. Но давление социальной психологии сказывалось и на нем. Цари считали себя обязанными как-то защищать членов общины, особенно слабейших. Разумеется, тут была и прямая политическая необходимость: разорение общинников сокращало число граждан, подрывало основы военной мощи государства. (Эту проблему, впрочем, можно было решить и путем создания профессиональной армии.) Так или иначе, но фраза, постоянно встречающаяся в царских указах: «…дабы сильный не притеснял слабого, дабы сироте и вдове оказываема была справедливость…», — не должна рассматриваться всего лишь как социальная демагогия. Цари действительно принимали меры к ограничению долгового рабства, пытались бороться с распродажей общинных земель. Разумеется, все это могло лишь притормозить действие неумолимых экономических процессов. Все большее число людей вынуждено было покидать общины и либо становиться бродягами — изгоями, либо идти на царскую службу. А низшие слои царских служащих на практике мало чем отличались от рабов. В «теории» же образовалось два сословия свободных: «авилумы», т. е. «(благородные) люди» — общинники и «мушкенумы», т. е. «бьющие челом» — царские служащие. Разумеется, этим не определялось их имущественное положение. «Благородный» авилум мог быть жалким бедняком, а царский чиновник среднего ранга — человеком весьма зажиточным. Впрочем, средние и высшие слои царских служащих принадлежали фактически к обоим сословиям: они были общинниками, т. е. имели общинные земли, а от царя получали еще земельные участки в качестве вознаграждения за службу.

Рабство постепенно утрачивает свой патриархальный характер, приобретает все более суровые формы. Еще во времена III династии Ура раб мог оспаривать свое рабское состояние перед судом, хотя, как правило, проигрывал процесс. Законы Хаммурапи (о них будет подробнее рассказано ниже) устанавливают, что раб, проигравший такой процесс, подвергается жестокому наказанию. А еще позднее ни о каких судебных спорах вообще не может быть и речи. Рабы носят знаки рабства — сначала в виде особой стрижки, а затем и настоящие клейма. Постепенно общественное сознание перестает воспринимать раба как личность (пусть неполноценную). Раб становится видом движимого имущества.