Мамед Ордубади - Тавриз туманный

Весть о переезде Махру сильно подействовала на меня и Нину. На самом деле, как отнесется ко мне Махру? Она раскрыла важную тайну, и в результате царская армия понесла серьезное поражение. С другой стороны, благодаря сообщениям, сделанным Махру, трагически погиб ее муж - Смирнов.

Пока я не знал, какое впечатление произвела на нее эта смерть. Я знал лишь одно: Махру безгранично любила Смирнова и ради этой любви попрала веру, обычаи и традиции.

О том, что Смирнов собирается разоружить революционное незмие, а значит и тавризскую революцию, Махру никому, кроме меня, не сообщала.

Моя участь зависела от этой женщины и от наличия у нее присущей героям силы воли и выдержки.

Я же еще не верил в существование в Тавризе такой героини. Оставим в стороне действительную реальную жизнь, даже в литературе Востока женщины с такой силой воли встречаются редко.

Раздумывая над этим, я старался успокоить себя, подыскивая различные доводы: возможно, что в восточной литературе я и смогу найти такую героиню.

И в одно мгновение я перебрал в уме самые значительные памятники восточной литературы: "Тысячу и одну ночь", "Четырех дервишей". Не вспомнив по этим произведениям ни одного женского образа, исполненного воли и энергии, я почувствовал к их авторам какую-то неприязнь. Кроме жены банщика, ежедневно продающейся одним и продающей других, и безвольных женщин типа Саиды-Шамсэ, не умеющих сдержать данное слово и таких же недостойных, как жена банщика, я там никого не нашел.

Я был охвачен унынием и безнадежностью и чувствовал свое бессилие познать женщину Востока и понять ее психологию Я смутно сознавал, что ошибаюсь, подходя к женщине Востока так, как я подходил к Нине, которую знал в течение ряда лет, или к мисс Ганне. Ошибка моя объяснялась, как я понимаю теперь, тем, что я не учитывал глубокой разницы между Махру и этими двумя женщинами.

"Может ли женщина Востока, оторванная от общества и лишенная возможности изучать особенности общественной и политической жизни, быть такой же, как европеянка? - спрашивал я себя. - Правильно ли, логично ли требовать от восточной женщины силы воли и свободомыслия?"

Я не знал, что пройдет немного времени, и я пойму свою ошибку, пойму, что находящаяся под чадрой женщина Востока также обладает огромной силой воли и выдержкой.

Отправленный за Махру фаэтон, наконец, прибыл. Через несколько минут здесь лицом к лицу должны были столкнуться виновники последних тавризских событий.

"Сейчас войдет Махру, - говорил я себе, - вспомнит при виде меня трагическую гибель мужа и начнет осыпать его убийцу горькими упреками!"

Вошли слуги и внесли вещи Махру. За ними показались Нина и Ираида. Они под руку вели Махру.

- Бедная Махру! - воскликнул Сардар-Рашид, гладя черные волосы сестры.

Тем временем я следил за выражением глаз Махру, стараясь определить ее душевное состояние. Мысли, которые Махру не хотела произнести вслух, можно было прочесть в линиях, залегших меж ее черных, сросшихся на переносице, бровей.

В ее взгляде ясно чувствовалось усилие мужественно противостоять большому горю, и вместе с тем этот взгляд выдавал страшную муку.

Вдруг обернувшись, она с ног до головы окинула Сардар-Рашида гневным взглядом, и тогда я понял, что в глубине души Махру питает к нему ненависть и презрение.

Я убедился в том, что эта восточная красавица является подлинной героиней. Страшен был взгляд этой отважной, закутанной в черные шелка героини, не скрывавшей своего отвращения к Сардар-Рашиду.

Затем, отведя глаза от брата, Махру из-под густых, темных ресниц посмотрела на меня долгим, задумчивым взглядом. Я приблизился и пожал ей руку. Она ответила мне дружеским пожатием и обернулась к Нине Я продолжал внимательно смотреть в ее глаза. Они были влажны.

- Я вас понимаю, Махру-ханум, - сказал я, овладев собою. - Ваше несчастье очень велико. К сожалению, кроме глубокого сочувствия и желания разделить с вами вашу печаль, мы ничем не можем вам помочь. Вы сами должны утешить себя. Возьмите себя в руки.

- В городе, ставшем ареной великих событий, думать о единицах не приходится, - сказала Махру и, еще раз пожав мне руку, перешла в следующую комнату.

Махру доказала всю неосновательность моего мнения о восточных женщинах. Отсутствие определенного места в общественной жизни и постоянное пребывание в состоянии рабства не только в обществе, но и в семье, не сломили воли Махру, не уничтожили ее индивидуальности. Она сохранила свою самостоятельность, независимое мышление, идеалы и не лишена была желания и умения бороться за них. Махру научила меня еще одной правде. "Искать героев только в романах - неверно. Героев создает жизнь и потому их следует искать в жизни"

До девяти часов вечера мы оставались у Сардар-Рашида, но тело Смирнова не было доставлено, оно находилось в консульстве. Распрощавшись, мы вышли.

Улицы, за несколько дней до того полные проходивших солдат, распевавших вовсе горло "Красавицу Машу"" теперь были безлюдны. Незмие, еще вчера вечером державшее в руках весь город, сегодня отсутствовало. Оно получило предписание, собравшись в определенном месте, покинуть город. Вчера вечером ружейная пальба и треск пулеметов сотрясали весь Тавриз; сегодня этот грохот сменился звуками "Марсия" и воплями "Ва-Гусейн".

Проводив Нину и девушек до дому, я отправился к Мешади Кязим-аге и застал его в большой тревоге за мою участь. Я поручил ему созвать к одиннадцати часам вечера совещание и дал список лиц, присутствие которых было необходимо.

Уже четыре дня ни я, ни Нина не были в русском консульстве и не имели сведений о последних мероприятиях. Поэтому я решил повидаться с мисс Ганной и попытаться от нее узнать о последних политических новостях.

На протяжении всей дороги до квартиры мисс Ганны я не встретил ни души. Повсюду стояла могильная тишина. В окнах не мелькал огонек, из дымоходов не клубился дым. Словно весь Тавриз погрузился в глубокую думу о том, что сулит завтрашний день.

Я постучался к мисс Ганне. После долгих минут ожидания, к двери наконец подошла служанка.

- Кто там? - спросила она.

По ее дрожащему голосу я понял, что она сильно напугана

- Не беспокойтесь, мадам, это свой! - отозвался я.

Она узнала меня по голосу и открыла дверь. Убежденная в том, что я погиб, мисс Ганна радостно встретила меня. Она не хотела верить своим глазам и, расплакавшись, бросилась мне на шею.

Рассказ мисс Ганны о пережитых ею страшных часах, когда боль за мою участь терзала ее, был подобен стихам поэта. Но ее прекрасный голос, полный печали, в эту минуту звучал в моих ушах более скорбно и зловеще, чем голос филина. Признания девушки, прежде доставлявшие мне наслаждение, теперь причиняли мне боль. Почему-то я был настроен пессимистически, и каждая мелочь раздражала меня. Я был до того взволнован, что забыл о цели своего прихода.