Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Занимался жаркий день, с низким давлением, с солнцем, погруженным в туман. Невыспавшаяся, злая с похмелья и уставшая от долгого стояния на ногах толпа раздраженно толкалась. Тем, кто стоял в глубине, выбраться было невозможно, — в плотной массе люди оказались притиснуты друг к другу и озабочены лишь тем, чтобы успеть за колыханием толпы, не упасть и не быть смятым. Стоило чуть раздаться соседям, как зажатое тело сползало на землю и человек неминуемо оказывался растоптанным. По плечам и головам стали передавать детей, которые ползком добирались таким образом до крыш будок и оказывались там в безопасности. Становилось все жарче; народ из города все прибывал и прибывал…

Около шести утра обложенные в будках и до смерти перепуганные артельщики решили начать раздачу гостинцев и открыли окошки. Как только по толпе разнеслось магическое «Дают! Дают!», далеко стоящие нажали и полезли вперед, — и случилось то, что должно было случиться. Желая поскорее схватить подарок, люди топтали друг друга ногами, в остервенелой жадности работали кулаками, продираясь к будкам, плющили друг друга о стены и острые углы, выдавливали с площади в овраг и на территорию выставки, где под напором бесчисленной толпы провалились засыпанные колодцы и отхожие места и в них стали падать люди (всего, по разным данным, от трех до двадцати семи человек). Артельщики, раздававшие подарки, усугубили сумятицу, начав разбрасывать узелки далеко во все стороны, и в толпе дрались, вырывая добычу.

Получившие узелок разом ринулись к пивным сараям, но там еще было закрыто, и толпа вдребезги разбила и разнесла постройки и мигом опустошила бочки.

Пик свалки едва ли продлился дольше пятнадцати — двадцати минут. Когда пространство возле киосков освободилось, обнаружилась ужасная картина сотен убитых и изуродованных мужчин и женщин. Было начало седьмого утра. Через какое-то время явились полиция, пожарные, из города примчались репортеры и фотографы, которых принялись яростно гнать прочь, словом, пошла обычная в таких случаях кутерьма. Мертвых и еще живых на телегах под рогожами, наводя ужас на москвичей, повезли в больницы и полицейские участки…

Императору о происшедшем сказали не сразу.

Ровно в полдень, как полагалось по протоколу, Николай приехал на Ходынское поле, где свежая, недавно пришедшая из города толпа, хоть и не получила подарков, вполне невозмутимо веселилась вокруг эстрад и на каруселях. Император с полчаса оставался в царском павильоне и понаблюдал за народным праздником, и лишь потом ему доложили, что утром, во время раздачи гостинцев, была давка и есть пострадавшие. О масштабах и числе пострадавших не было сказано ни слова.

Император с женой, решив, что произошла обычная для народных праздников печальная неизбежность, немедленно отправились в Екатерининскую и Марьинскую больницы, где им показали несколько человек с ушибами. Царственная чета обласкала пострадавших и вернулась к протокольным мероприятиям. В результате вскоре последовало шумное и злобное обвинение «царей» в бессердечии и бестактности. «Мне, как, вероятно, и другим москвичам, — писал Н. П. Розанов, — неприятно было встречать проезжавших по улицам царя с царицей, может быть, не повинных в катастрофе, но все же возбуждавших в отношении к себе чувства далеко не добрые» [368] Розанов Н. П. Воспоминания старого москвича. М, 2004. С. 267. .

Едва ли не через несколько дней Николаю стала известна истинная картина происшедшего (его указ, посвященный трагедии, датируется 29 мая). По официальным данным, пострадавших в тот день было 2690 человек, из них погибло 1389. Всем пострадавшим семьям император из личных средств выделил по тысяче рублей и распорядился за свои же деньги похоронить погибших. Было назначено расследование, в результате которого главным козлом отпущения стал исполняющий должность московского обер-полицмейстера Власовский.

Говорили, что многие помятые в ходынской толпе умерли уже позднее, по дороге домой или месяцы спустя от последствий полученных травм. Кое-как приведенные в порядок трупы выставили для опознания на Ваганьковском кладбище и во дворах полицейских частей, и туда приходили родственники и знакомые в поисках своих. Для облегчения опознания (лиц у многих растоптанных не было) на виду были выложены те вещи, которые нашли при покойных. Оставшихся неопознанными (из числа одиноких и пришлых крестьян) похоронили на Ваганьковском кладбище в общей могиле; позднее над ней был поставлен памятник по проекту архитектора И. Иванова-Шица. Через некоторое время в Сокольниках был организован на частные пожертвования приют для ходынских сирот.

Студенческим городом Москва сделалась в 1755 году, когда в ней открылось первое высшее учебное заведение — Московский университет. 12 января по старому стилю, в День святой Татианы, императрицей Елизаветой был подписан указ о создании университета, а 26 апреля состоялось его торжественное открытие.

Первоначально новое учебное заведение размещалось в наскоро приспособленном доме Аптекарского приказа у Воскресенских ворот (на месте нынешнего Исторического музея) и понадобилось несколько десятилетий, прежде чем для московской альма-матер возвели собственное здание на Моховой. Уже к двадцатым-тридцатым годам XIX века московское студенчество составляло самобытную и заметную часть городского народонаселения.

Вплоть до 1860-х годов университет оставался фактически единственным в городе высшим учебным заведением, а большинство студентов были москвичами. Это, видимо, и обусловило своеобразные взаимоотношения горожан с университетом.

«Ни в одном русском городе, не исключая Петербурга, — отмечал писатель П. Д. Боборыкин, — университет не играет такой роли… В зданиях Московского университета помещается несколько ученых обществ, посещаемых всегда довольно усердно. Диспуты и торжественные акты, происходящие в аудиториях и в большом зале старого и нового университетских зданий, всегда делаются в Москве некоторого рода событиями. На актах, диспутах, пробных и публичных лекциях вы находите гораздо более разнообразную и оживленную публику, чем в Петербурге или губернских университетских городах» [369] Боборыкин П. Д. Современная Москва // Живописная Россия. М., 2004. С. 258. .