Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Помимо уроков заработать можно было так писать статьи в журналы и газеты или сочинять рекламные объявления, поступить к кому-нибудь секретарем или библиотекарем, заниматься переводами с иностранных языков, писать библиографические карточки для библиотек (100 штук — 20 копеек), переписывать бумаги, если хороший почерк (2 копейки со страницы). Можно было позировать художникам (рубль за два часа), петь в церковном хоре, играть на музыкальном инструменте (если умеешь) в каком-нибудь оркестре, вплоть до похоронного или увеселительного в кафешантане, служить тапером на танцевальных вечерах, продавать энциклопедии, наняться подсчитывать избирательные шары в каком-нибудь акционерном обществе… В летнее время, когда многие студенты старались подзаработать на оплату учебы, можно было устроиться контролером на дачный поезд или кассиром на ипподром (принимать деньги на тотализаторе), заняться земской статистикой или отправиться в рекламный тур на велосипеде какой-нибудь известной марки. В конце века при университете существовало специальное Бюро для приискания занятий студентам, куда стекались соответствующие заявки, и тут встречались иногда занятия тоже довольно красочные: в 1890-х годах один человек для организации подвижных игр с жалованьем в 275 рублей за сезон регулярно требовался в Ессентуки — совершенно царское предложение: помимо райской жизни на курорте, заработанных денег хватало потом и на внесение ежегодной платы, и на прожиток месяца на три.

Проще всего в отношении заработка было студентам-медикам: те уже на первом курсе могли устроиться по специальности ухаживать за больными или делать массаж, а со временем находили себе место в какой-нибудь клинике, где часто оставались и в послеуниверситетские годы. При всем разнообразии видов заработка хватало его не на всех, а при получении работы большое значение имело местожительство студентов: «ляпинцев» на работу в приличные места не брали; настороженно относились и к тем, кто жительствовал «на Козихе», так что, давая в газету объявление с предложением своих услуг или ведя переговоры с потенциальным работодателем, студенты всячески изворачивались и называли более престижные адреса знакомых.

Следует заметить, однако, что как бы ни бедовали и ни холодали студенты в годы учебы, каких бы долгов в это время ни наделали (квартирной хозяйке, трактирщику, университетскому швейцару, часто дававшему студентам в долг, и т. д.), почти сразу по выходе из университета и получения места жизнь их круто менялась. На человека с университетским дипломом во второй половине века существовал устойчивый спрос и жалованье ему платили хорошее. Уже через год-другой бывшего студента было не узнать: он успевал и приодеться, и отъесться, и отдать все долги, и часто родители, когда-то с трудом его тянувшие, поступали на его полное и вполне щедрое содержание.

Все же, когда у московского студента заводилась денежка, и он не прочь был пошиковать. В первую очередь появившиеся деньги тратились, конечно, на еду. Растущему (все еще) организму требовалось хорошо питаться, и студентам были известны разные злачные места, где можно было недорого и вкусно (по студенческим, конечно, меркам) поесть. При маленькой денежке приходилось довольствоваться купленной у Чуева или Филиппова сайкой и куском чайной колбасы. Два ломтя колбасы засунуть в свежую сайку и все это с чаем — вкуснотища, никаких трактиров не надо!

При денежке побольше ходили есть пирожки. Для этого было два излюбленных места — квасная лавка в Сундучном ряду (о ней уже был отдельный рассказ) или же пирожковая «под гитарой», недалеко от университета, где готовили жареные пирожки и для того же Сундучного ряда, и для всего Города. «Я не знаю ничего омерзительнее этой пирожной, — вспоминал И. А. Свиньин, — где за длинными столами, покрытыми толстым слоем всевозможных запахов грязи, стояли кучами студенты, уничтожая с наслаждением горячие пироги с разными начинками. Сколько литературных, политических и ученых знаменитостей разных времен видели перед собою закоптелые стены этой пирожной за все время своего существования!..» [382] Там же. С. 46.

При еще большей денежке шли уже в настоящий трактир, где была не только еда, но и развлечения в виде газет, журналов, бильярда и музыкальных «машин». Посещали или «свои», козихинские заведения, или те, что находились неподалеку от университета, к примеру, «Русский» трактир или «Железный», или трактир гостиницы «Москва» Барсова, или трактир «Саратов» Дубровина и ели там борщ, в который (видимо, «московский») клали в то время ветчину, сосиски и сметану, так что получался целый обед. По-московски большая порция обходилась в 40 копеек.

По утолении телесного голода можно было подумать и о духовных потребностях.

Именно студенты были главными кавалерами на московских вечеринках и балах и самыми искренними и благодарными театральными зрителями. Ходили в театры и «зайцами», и по билетам (были энтузиасты, готовые голодать по нескольку дней, лишь бы скопить денег на посещение «галерки»), оглушительно хлопали, кричали «браво» и «фора», устраивали овации своим любимцам, встречали их после спектакля на артистическом входе и нередко, выпрягши лошадей, сами влекли карету популярной знаменитости через весь город к ее квартире (в артистической среде это ядовито называли «ездить на студентах»).

В теплую сентябрьскую или майскую погоду студенты были иногда не прочь немного пошалить, устроив, к примеру, «шествие по бульварам», заимствованное у школяров Германии и Франции. Для пущего эффекта вооружались дудками, охотничьими манками и рогами и отправлялись «путешествовать». «Хотя было уже за полночь, но гуляющих на улицах, а в особенности на бульварах, было еще много. Мы начали свое шествие, — вспоминал участник, — с Никитского бульвара, в глубоком молчании шествуя один за другим то длинной вереницей, то зигзагами, перепрыгивая через скамейки (в то время на бульварах не было еще железных скамеек со спинками), то вдруг описывая большой круг, захватывая в его середину группы гуляющих, которые при этом маневре в недоумении останавливались, не зная, что им делать, сердиться или смеяться. Цертелев, шедший впереди, время от времени издавал своим рогом ревущие звуки, на которые отвечали птичьи и заячьи голоса, под аккомпанемент смеха гуляющей публики.

На бульварах мы встретили еще несколько знакомых студентов, которые тотчас же примкнули к нам, так что чем дальше мы шли, тем число наше увеличивалось. На Никитской площади нам попались по дороге пустые извозчики; мы стали один за другим перепрыгивать через их пролетки, вскакивая на подножку и быстро соскакивая с другой стороны. Изумленные извозчики останавливали лошадь и с открытыми ртами смотрели, что это такое, и скоро ли настанет конец этой напасти. Городовых тогда было немного, и те два-три фараона, которых мы видели одиноко стоящими на своих постах, не сочли нужным привязываться к нам, тем более что нас было много. Самый большой эффект произвело наше шествие и птичьи голоса на Тверском бульваре, где больше всего было гуляющих» [383] Шатилов Н. И. Из недавнего прошлого // Голос минувшего. 1916. № 10. С. 62–63. .