Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Вербовали будочников в полицию из неспособных к строевой службе солдат, так что даже внешне они особого почтения обывателю не внушали. Мальчишки и гуляки дразнили «бутарей» «оловянной пуговицей», на что те только плевались. Зато если будочника называли будочником — он почему-то очень обижался, и когда москвичи желали к стражу порядка подольститься, они почтительно именовали его «часовым» или «службой».

Помимо неказистой внешности, московский бутарь был нечесан, немыт, нетрезв, груб в обращении и невежествен. Обращаться к нему за справками, к примеру, как найти какой-нибудь переулок или дом, было бессмысленно. «Он сначала мерил спрашивающего глазами с головы до пяток, и если был в духе, то разъяснял более или менее благодушно:

— Ступай прямо. Дойдешь до Ивана Парамоныча, вороти на Семена Потапыча. Тут за Феклистовыми вторые ворота.

Если же его заставали не в духе, то, оглядев вас все-таки с головы до ног, он отворачивался молча или советовал идти своей дорогой, не беспокоя начальства» [105] Короленко В. Г. Прохор и студенты // Короленко В. Г. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 4. М., 1953. С. 302. . При этом, хотя в будке полагалось иметь экземпляр регулярно издаваемых справочников с московскими адресами, получить его у стража «чижовки» было невозможно, так как он относился к книжице очень бережно и трепать ее и даже просто брать в руки не позволял.

Если неподалеку от будки случались какие-либо происшествия вроде буйства, драки или карманной кражи, то при поимке нарушителя его доставляли в первую очередь в будку. На этот случай «служба» имел за обшлагом мел и веревку. Связавши злодея (руки за локти), он рисовал у него на спине мелом круг с крестом, а затем вел «в квартал», то есть в полицейский участок В полиции доставленных регистрировали, а потом бутарь отводил их «на съезжий двор» — то есть в современный «обезьянник». На следующее утро всем задержанным назначалось наказание — либо порка, либо уборка улиц или работы в самом «квартале» или «частном доме» (мытье полов, мелкий ремонт, набивка погреба льдом и т. п.).

Ночью будочнику полагалось стоять на часах возле будки и бодрствовать, а в случае, если в обозримом пространстве появлялся какой-нибудь человек, грозно вопрошать: «Кто идет?» На этот вопрос проходящий должен был ответить: «Обыватель», а военный человек — «Солдат». Если правильного ответа не следовало, будочнику полагалось подозрительного субъекта задержать, но сунутый тем пятиалтынный обычно снимал все подозрения, и проявление бдительности на этом заканчивалось.

Будочники никаких обходов по улицам не совершали, — это вменялось в обязанность другим полицейским чинам — «хожалым», а также приписанным к московской полиции специальным казачьим частям. Хожалые не были привязаны к будке и их посылали разносить повестки, конвоировать арестантов и задержанных, а также дежурить на народных гуляньях и массовых мероприятиях наряду с казаками.

Что творилось в глубине участков, будочники не имели понятия. Впрочем, если где-нибудь раздавался крик «караул!», им полагалось спешить на помощь, но выполняли они эту обязанность далеко не всегда, поэтому в случае нападения грабителей москвичи были предоставлены сами себе и великодушию близживущих обывателей.

В обязанность будочников входило также попечение о пьяных. Как только в окрестностях ближайшего кабака обнаруживалась лежащая ничком на тротуаре фигура, страж порядка должен был подозвать извозчика, с его помощью взвалить в экипаж тело и везти в участок для протрезвления. Извозчики страшно не любили этой повинности и при первой же возможности норовили исчезнуть.

По правде говоря, будочники исполняли свои обязанности крайне плохо: большую часть ночи они спокойно спали, а в остальное время были на удивление индифферентны к внешним событиям. Уверяли, что даже если мимо будки проходил какой-нибудь явно подозрительный молодец с фомкой или иным орудием своего ночного промысла, будочник лишь провожал того сонными глазами и, зевнув и понюхав табачку, сообщал потом будочнице:

— Слышь, прошел один какой-то. Лом у него… Как бы где поблизости не вышло какого качества… А?

На что будочница, тоже зевая, отвечала:

— А сторожа на что?

Ко всему прочему, будочник, как и любой полицейский чин, очень строго соблюдал территориальные границы, и даже если прямо перед его глазами, но на территории другого «квартала» происходили какие-нибудь беспорядки или безобразия, он никогда не вмешивался.

«Свое назначение будочник видел в том, чтобы существовать именно в известном месте и своею амуницией напоминать обывателю о существовании правительства. До остального ему не было дела» [106] Там же. .

Не сказать, чтобы полицейское руководство такое положение дел устраивало. Уже знакомый нам Н. И. Огарев пытался одно время взбодрить это стоячее болото и для того приказал квартальным надзирателям совершать по своему участку ночные обходы и пуще всего приглядывать за тем, чтобы будочники не спали и бдительно следили за порядком. На сей случай в каждой будке была заведена шнуровая книга, в которой квартальным еженощно полагалось расписываться.

Первое время квартальные, кряхтя, действительно совершали обходы, и у тех из будочников, которых заставали на посту спящими, безжалостно отбирали алебарды. Утром провинившийся бутарь должен был идти за утраченным в «квартал» и там получал заслуженную порцию ареста.

Естественно, что через какое-то — очень недолгое — время обходы стали делаться все реже и реже, а потом и вовсе сошли на нет. Отметки в книгах тем не менее появлялись регулярно: сами будочники каждое утро носили книгу «в квартал» на подпись начальству. Прознав об этом, Огарев издал новый строгий приказ о ночных обходах, а чтобы избежать злоупотреблений, повелел шнуровые книги накрепко припечатать к столам. И что же? История повторилась в точности, только на сей раз на подпись к начальству будочникам пришлось носить уже… весь стол с припечатанной к нему книгой.

Такой патриархальный характер полицейской службы до некоторой степени объяснялся и оправдывался сравнительно малой преступностью в Москве. Город был в общем-то тихий. Убийства или налеты были событием чрезвычайным, хотя без краж, уличных грабежей по темным малолюдным местам, а также драк дело, конечно, не обходилось, и здесь активность и сознательность обывателей были зачастую значимее полицейского вмешательства. Карманного воришку ловили обычно всем рынком — и, поймав, крепко лупили, прежде чем сдать будочнику. Находили управу и ночные «промышленники». Московское предание сохранило память о некоем Азаревиче, человеке огромной физической силы, который ради собственного удовольствия и острых ощущений постоянно ходил по ночной Москве и, нарываясь на приключения, арестовывал грабителей. В одиночку он способен был одолеть четверых злодеев, сам связывал их и неизменно приводил в ближайшую полицейскую будку.