Вера Бокова - Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Внутри дома тоже стояло зловоние, только другого рода: смесь запахов кипятящегося белья (в подвальном этаже находилась прачечная), дешевой еды и ядреной махорки. Полы темного подвального этажа были земляные, и вдоль по коридору располагались двери «номеров» — обширных квартир, сдаваемых хозяином дома съемщикам. Эти съемщики ставили во всех комнатах квартиры перегородки, устраивали нары и затем сдавали уже от себя помещения в поднаем жильцам и ночлежникам. Самая маленькая комнатка, как правило, служила жильем съемщику. Типичная комната в таком доме выглядела так: квадратное в плане пространство метров в 15 площадью имело в центре печку, а вокруг нее звездой шли перегородки, делящие комнату на четыре каморки. Две из них были проходными, две — изолированными. Окно имелось в одном или двух помещениях (в последнем случае перегородка разрезала его надвое). Поскольку перегородки между каморками не доходили до потолка, небольшая доля дневного света проникала и в безоконные помещения. Оплата за изолированное помещение с окном была заметно выше, чем за проходную и темную клетушку. Такую клетку мог снять один жилец, супружеская пара, иногда с детьми, две-три девицы, «живущие от себя», а в некоторых закутках ставили двухэтажные нары и каждый вечер пускали ночлежников, со стандартной платой пятак за ночь. Бывали и комнаты, сплошь уставленные койками — «коечные квартиры», в которых жили постоянные жильцы без разбора пола и возраста (женские койки от мужских отличались обычно лишь наличием вокруг ситцевой занавески).

Наиболее дорогое жилье в таких домах было по фасаду, с окнами на улицу. Помещения, глядевшие во двор, ценились дешевле, еще дешевле было жить в дворовых флигелях, а самая низкая плата бралась за подвальные помещения, но в общем все жители «крепостей» принадлежали к числу бедноты — были среди них «богатые» бедняки, каждый день ходившие в кабак, а было и совсем отребье, вынужденно придерживавшееся системы «раздельного питания» (это когда поесть удается раза три в неделю — к примеру, во вторник, пятницу и воскресенье).

Помимо люмпенов населял «крепости» мастеровой и торговый люд. Здесь могли быть мастерские — сапожные, столярные, щеточные, часто снимали помещение извозчики, мелкие торговцы, прачки, старьевщики, поденщики, но было немало и проституток, «сидящих в трактире», и людей без определенных занятий, пропойц и попрошаек. Грань между трудовым и бездельным людом всегда в Москве была очень зыбка и легко переходима.

Имущества у большинства жильцов не было никакого, кроме надетой на себя одежды. Очень немногие имели смену платья, какую-то посуду и т. п., для чего достаточно было небольшого сундучка. Питалась эта публика печенкой, рубцом, селедкой с хлебом, наиболее везучие по дешевке скупали или получали даром в трактирах и лавках какие-нибудь остатки или обрезки. Практически все пили (по графику «два дня хмельных, один похмельный») и в пьяном виде дрались и дебоширили. Мужики избивали баб, бабы лаялись с мужиками и между собой. Дети воспитывались улицей; широко распространены были детская проституция и ранний алкоголизм.

Неподалеку от «Зиминовки» был дом Падалки. «Страшнее, мерзее, отчаяннее этой полуподземной ямины, под обманным именем человеческого жилья, я уже никогда не видал ничего впоследствии… — вспоминал А. В. Амфитеатров, также ходивший туда проводить перепись, — подвалы Падалки кишели какими-то подобиями людей — дряхлых, страшных, больных, искалеченных, почти сплошь голых и нестерпимо вонючих» [287] Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1. М., 2004. С. 134. .

Из числа других подобных крепостей известны были Сережкина крепость во 2-м Обыденском переулке и Рогожинская крепость в Нижнем Лесном переулке — обе близ аристократической Остоженки, Арбузовская крепость в Малом Сухаревском переулке на Грачевке, дом Ромейко на Страстном бульваре, Покровская крепость в районе Хапиловки, владение губернской секретарши Соколовой — «Соколиное гнездо» на Воронцовом поле, пользовавшееся дурной славой в середине века. Здесь не было дома, только какие-то постройки в глубине двора, в которых селились всевозможные жулики. Изредка на них устраивали облавы и тогда целые толпы бродяг, перескакивая через заборы, разбегались во все стороны соседскими садами, причиняя тем большие неудобства местным жителям.

Везде картина была одна и та же: «Внизу, в большом подвальном помещении, ютились в тесноте и грязи самые что ни на есть отбросы, настоящая голь, пьяная, грязная, постоянно почти ссорившаяся, страшная, а наверху сдавались углы, каморки, койки. Здесь было немного почище, но в общем и там, и здесь царствовал один и тот же бог — нужда» [288] Подъячев С. П. Моя жизнь. С. 203. . «Квадратная, большая, с низким (высокий человек стукался головой) потолком комната-сарай тонула в каком-то вонючем, кислом, щекочущем горло полумраке. Там и сям по углам, близко и далеко, мелькали огоньки от горевших свечных огарков, около которых сидели, стояли и двигались люди» [289] Там же. С. 205. .

Со второй половины XIX века самым известным и наиболее характерным трущобным районом Москвы стала знаменитая Хитровка.

В начале 1860-х годов рынок труда на Варварской площади был ликвидирован и переведен в более отдаленные районы. При этом он разделился надвое: приезжавшие в Москву мужики-отходники, имевшие в руках востребованную в городе профессию — плотника, столяра, печника, каменщика и пр. (то есть мастеровые), — отправлялись на площадь Красных ворот и здесь, сбившись в артели, ждали (и довольно быстро дожидались) нанимателя.

Крестьяне же, не умевшие делать ничего полезного в городе и имевшие на продажу только пару рук и готовность выполнять любую работу (чернорабочие), отправлялись за Покровку, где на месте нынешнего Покровского бульвара был военный плац, а за ним — Хитров рынок.

Этот рынок возник еще в 1820-х годах рядом с владением генерала Хитрово (его собственный дом сохранился до наших дней во дворе углового дома по Большому Трехсвятительскому переулку) на его земле. В те времена это было окраинное место, довольно глухое — на соседнем Воронцовом поле в оврагах «пошаливали» — и не слишком населенное, но в то же время вполне приличное: соседями Хитрово были Н. Н. Демидов, граф Ф. А. Остерман, Д. Н. Лопухина. Зеленной рынок стал пользоваться некоторым успехом, особенно перед праздниками, когда здесь был большой привоз и вереницы возов с поросятами, телятами, битой птицей и дичью тянулись по всем окрестным переулкам и даже по Солянке.

С переводом сюда рабочего рынка Хитровка еще более оживилась, и дальше ситуация развивалась по тому же сценарию, что ранее с Толкучкой: наем разнорабочих (а на иное клиенты Хитровки не годились) шел довольно вяло, много народу оставалось невостребованным и ему нужно было где-то спать, есть и развлекаться. Затем сюда, как на всякое торговое место, потянулись проходимцы и бродяги всех мастей… — и появилась та Хитровка, о которой столь красочно писал В. А. Гиляровский, а до него С. Ф. Рыскин и другие бытописцы. В 1890-х годах, когда Толкучий рынок был ликвидирован, на Хитровку переселились и его обитатели. В конце века люмпенов на Хитровке стало так много (одновременно жило до 4–5 тысяч человек), что, как острили тогда, образовалась даже не одна «золотая рота», а целый «золотой полк». Близость к Хитровке чувствовалась уже на Солянке: здесь то и дело встречались люди в лохмотьях, замызганные, с опухшими от пьянства и нередко украшенными «фингалами» лицами.