Владимир Сядро - Наполеоновские войны

Весной 1812 года Россия замерла в тревожном ожидании. Обыватели обсуждали недавнюю комету, прочертившую русское небо яркой вспышкой, и тоже сочли ее дурным предзнаменованием. В ночь на 24 июня 1812 года без объявления войны 448-тысячная армия Наполеона начала переправу через Неман по понтонным мостам близ города Ковно. Вот как описывал это событие А. Манфред: «Первой переправилась на правый берег дивизия генерала Морана. За ней шли дивизии корпуса маршала Даву, за ними кавалерия короля неаполитанского маршала Иоахима Мюрата, затем императорская гвардия – старая и молодая… Вторжение осуществлялось в величайшем порядке. Дивизии нескончаемым потоком следовали одна за другой, с развернутыми боевыми знаменами, сомкнутыми рядами… Весь день и ночь и снова день над Неманом стоял ровный дробный гул тысяч солдатских ног и конских копыт. Армия была так велика, что переправа продолжалась более двух суток. Последними, уже 26 июня, через Неман проехали драгуны и кирасиры дивизии Груши. Затем еще в течение недели пришедшие издалека полки догоняли “великую армию”». Бонапарт принял решение одним ударом разрубить узел проблем, завязанный континентальной блокадой Англии. Он решил принудить русского императора беспрекословно подчиниться его требованиям.

Французские войска переправились через Неман, не встретив никакого сопротивления. Хотя Россия и готовилась к войне, вторжение Наполеона стало неожиданностью для Александра I. Главный штаб русских располагался в Вильно, и государь находился при нем еще с мая. Оттуда к Бонапарту был послан генерал-адъютант Балашов с предложением начать мирные переговоры. С русской стороны непременным условием было выведение французами своих войск с территории Российской империи. Наполеон отверг это предложение и заявил, что готов обсуждать условия мира в оккупированном Вильно. Александр I, конечно, не согласился с таким унизительным требованием. Он издал манифест и заявил: «Я не положу оружие, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем!» Тем не менее дела на театре военных действий с первых же дней вторжения складывались не в пользу русской армии: 25 июня (7 июля) французы заняли Ковно, а 28 июня (10 июля) также без боя уже вступили в Вильно. Зато такой ход событий устраивал Наполеона, который рассчитывал закончить войну в короткий срок. Он надеялся достичь решительной победы уже в приграничных сражениях. Силы французской армии в три раза превосходили силы русских, поэтому предложение о начале мирных переговоров великий полководец воспринял как доказательство слабости Александра I. Лишь позже станет понятно, что это был не более чем маневр со стороны русского царя.

Наполеон рассчитывал сразу же – еще в пограничной зоне – навязать русским генеральное сражение, которое должно было уничтожить их армию и сломить сопротивление. Но маневры, проведенные русскими частями, полностью сорвали этот план. А. Манфред писал: «1-я армия Барклая де Толли, дислоцированная вначале в районе Ковно – Вильно, и 2-я армия Багратиона, расположенная между Неманом и Бугом, ввиду огромного численного превосходства противника начали отходить в глубь страны. Это была единственно правильная тактика, и выполнена она была обеими русскими армиями мастерски».

Барклай де Толли разработал план боевых действий, который утвердил Александр I. План предусматривал «продлить войну по возможности» и «при отступлении нашем всегда оставлять за собой опустошенный край».

Главным было не вступать с Наполеоном в генеральное сражение, поскольку на данный момент он был сильнее русских.

Наполеон, со своей стороны, стремился не допустить соединения 1-й и 2-й русских армий. Войска Багратиона отступали с тяжелыми арьергардными боями. Вскоре корпус Даву занял Минск, но Багратион сумел переправиться через Днепр и избежать окружения. Наконец-то 3 августа обе русские армии соединились в Смоленске. Но до сих пор не было организовано общее управление военными силами: каждая армия имела своего главнокомандующего и действовала самостоятельно. Номинально ими руководил сам император. Барклай де Толли был военным министром, он мог отдавать приказания только от имени царя.

Поскольку Наполеону не удалось разгромить русскую армию в пограничном генеральном сражении, он решил дать его в Смоленске. 16 августа французы двинулись на штурм города. Барклай де Толли доверил его оборону арьергардным корпусам Дохтурова и Раевского. Два дня русские мужественно отражали ожесточенные атаки противника. Именно в это время особенно обострились отношения между Барклаем и Багратионом. Все ждали сражения. Багратион писал в те дни Аракчееву: «Я клянусь вам моей честью, что Наполеон в таком мешке, как никогда, и он мог бы потерять половину армии, но не взять Смоленск. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удерживал их с 15 тысячами войск 35 часов и бил их; но он (Барклай де Толли) не хотел оставаться и 14 часов».

После первых дней наступления Наполеон убедился, что овладеть Смоленском штурмом не удастся. Тогда он отдал приказ о бомбардировке города из всех орудий. «Злодеи тотчас исполнили приказ изверга, – вспоминал участник Бородинского сражения Ф. Глинка. – Тучи бомб, гранат и ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, и церкви, и башни объялись пламенем – и все, что может гореть, заполыхало». В боях за Смоленск французы потеряли 19 тысяч человек, русские – 10 тысяч.

Александр I покинул армию еще 19 июля и из Москвы отбыл в Петербург. Тем временем разногласия между Барклаем и Багратионом относительно дальнейшего хода ведения боевых действий нарастали. Этого не могли не замечать их подчиненные, от этого страдала армия: подкреплений не было, крайне медленно формировались резервы и ополчение, в тылу не проводились необходимые оборонительные мероприятия. Положение осложнялось тем, что командующие армиями обладали равными правами. Формально Багратион признавал старшинство Барклая как военного министра, но на деле ему не подчинялся. Оставаться в Смоленске становилось опасно, и Барклай отдал приказ об отступлении по Московской дороге. Он не хотел рисковать армией и чувствовал, что промедление грозит ей гибелью – ведь Наполеон мог обойти русские войска и ударить им в тыл, а затем и окружить. Однако очередное отступление вызвало недовольство не только в войсках. В высших кругах русского общества Барклая стали называть чуть ли не предателем. Но не предателем, не лжепатриотом он, конечно же, не был. Ряд объективных и субъективных обстоятельств вынуждали этого талантливого русского полководца в труднейшем положении действовать именно так. В объяснительной записке он изложил свою стратегию следующим образом: «…открыть отступное действие к древним границам нашим, завлечь неприятеля в недра отечества нашего и заставить его ценой крови приобретать каждый шаг, каждое средство к подкреплению и даже к существованию своему и, наконец, истощив его силы, с меньшим, сколько можно, пролитием крови нанести ему удар решительный». Целесообразность такой стратегии понимал даже противник: «То отступление, которое совершила русская армия в 1812 году от Немана до Москвы на расстоянии в 240 лье, не допустив себя расстроить или частично разбить такому неприятелю, как Наполеон… должно быть поставлено выше всех прочих». Но даже стратегически обоснованное отступление не могло длиться вечно…