Дмитрий Гаврилов - Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

Все это обставляется известным обрядом: так, например, берут в руки стакан или чарку, наполненную вином или пивом, и потом делают вышеупомянутое обращение к невидимой гостье, которая в это время, по народному представлению, является и незаметным образом принимает участие в подносимой ей чаше».

Замахнувшись на реконструкцию «мифа о соме/хаоме», мы не вправе обойти стороной еще одну существенную составляющую обрядности, неразрывно связанной с хмельными напитками. Ранее мы уже указывали на обычай их употребления в особые дни годового круга. То же самое мы видим и применительно к кругу жизни человеческой . Особенно наглядно это прослеживается при рассмотрении переходных обрядов, к которым относится большинство.

Авторы допускают, что сокровенным смыслом пития меда, пива или вина в подобных случаях было стремление обозначить собственно переход из одного мира (иначе говоря, общественного статуса, с учетом их сущностного подобия) в другой. Скажем, персидский ученый первой половины X в. Абу-Али Ахмед ибн-Омар ибн-Доста (он же – Ибн Русте) в труде «ал-А’лак ан-нафиса» («Книга драгоценных») пишет о славянах: «Когда у них умирает кто-либо из знатных, ему выкапывают могилу в виде большого дома, кладут его туда и вместе с ним кладут в ту могилу его одежду и золотые браслеты, которые он носил. Затем опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканную монету…» Он также свидетельствует, что «страна славян – равнинная и лесистая, и они живут в ней. У них нет ни виноградников, ни пашен. Есть у них подобие больших кувшинов, сделанных из дерева, и в них – улей для пчел и меда. Они называются улишдж (?) Из одного большого кувшина получается 10 кувшинов [меда]… Большая часть их посевов из проса. Во время жатвы они берут ковш с просяными зернами, поднимают к небу и говорят: «Господи, ты, который снабжал нас пищей, снабди и теперь нас ею в изобилии». У них есть разного рода лютни, гусли, свирели, и свирели длиной в два локтя, лютня же восьмиструнная. Их хмельной напиток из меда» (Калинина, 1994, с. 221–222).

Прорисовка ведийского изображения бога Сомы

Несколько ранее, описывая древнерусский обряд тризны, персидский книжник свидетельствует: «Когда умирает кто-либо из них, они сжигают труп его. Женщины их, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На следующий день по сожжении покойника отправляются на место, где оно происходило, собирают пепел и кладут его в урну, которую ставят затем на холм. Через год по смерти покойника берут кувшинов двадцать меду, иногда несколько больше, иногда несколько меньше, и несут их на тот холм, где собирается семейство покойного, едят, пьют и затем расходятся…» (Гаркави, 1870, с. 264–270).

Современник ибн-Досты, не менее ценный очевидец, Ахмед ибн-Фодлан, рассказывая о своем странствии, повествует о погребальном обычае русов. В этом хорошо известном тексте он сообщает, что когда умер знатный рус, то в шатер, разбитый над лодьей, куда поместили мертвеца, принесли некий горячий напиток (в других переводах – крепкий), а также плоды и пахучие травы, хлеб, мясо и лук, и все это положили возле сидящего на ковре и подпертого подушками, словно на трапезе, покойника (там же, с. 98).

Обычно посмертные подношения вроде сосудов с напитками принято толковать как желание обеспечить усопшего питьем во время его пути на ту сторону или как подношения с целью умилостивления богов. Но, не исключено, в них можно усмотреть и более глубокий подтекст. Для понимания его функции интересно наблюдение В. Модрушича « Pie se to bes obzira…. kao da je pir » – «Пьем… как будто на пиру» (цит. по: Велецкая, 1983).

Иные «доброжелатели» непременно отыщут в этих словах нечто, позволяющее в очередной раз посчитать славян звероподобными существами, не различающими жизнь и смерть или готовыми надраться в хлам по любому поводу – привычно забывая, что древние обычаи всех народов ни при каких обстоятельствах нельзя мерить современными мерками . Все-таки древние общества регулировались совершенно другими, сильно отличными от привычных нам правилами поведения, оценками.

Пытаясь понимать прошлое, в том числе мифологию, даже честные исследователи, которые пытаются писать достаточно доступным языком, зачастую впадают в упомянутую крайность, совершая «перенос» прошлого в настоящее. Мы и в самом деле неоднократно подчеркивали то обстоятельство, что нельзя оценивать представления тысячелетней и более давности, а равно мотивы поступков людей (следовательно, и сами события) прошлого мерками наших дней. Это столь же нелепо, как если бы мы пытались понимать смысл и происхождение какого-то слова, перепутав корень и суффикс. Последнее, конечно, случается сплошь и рядом у авторов, метко окрещенных где-то в Интернете «лингвофриками». Отношение к ним у разумных людей – вне зависимости от убеждений – соответствующее. Хотелось бы, чтобы и к «фрикам историческим» отношение было такое же. Какую бы точку зрения – льстящую нашей истории или, напротив, вызывающую отторжение у общества – они ни выражали.

Одним из существенных обстоятельств, позволяющих понять некоторые ныне несколько подзабытые установления древних обществ, является их неоднородность (сословная и классовая). Пожалуй, главным ее показателем вне зависимости от «уровня социально-экономического развития» было понятие личной свободы . Большинству интересующихся историей, конечно же, хорошо известно, что понятие личной несвободы у славян резко отличалось от такового же у, скажем, римлян или греков. Но в любом случае оно было связано с частичным или полным поражением в гражданских правах, что выражалось в первую очередь в ряде накладываемых на несвободного ограничений.

Внимательное изучение сохранившихся остатков славянских мифов побуждает нас предполагать, что одним из прав свободного было в том числе и право на участие в обрядах и на доступ к обрядовым напиткам. Для пояснения этой мысли и ее содержания потребуется более развернутое пояснение, для которого нужно вновь обратиться к древнейшим известным источникам по индоевропейской мифологии.

За право вкушать подобный животворящий напиток и в реальном, и в мифическом (читай: идеологическом) пространстве с древнейших времен идет борьба [48].

Вспомним, что великий бог-кузнец ариев Тваштар изготовил для амриты, священного напитка богов, чаши [49]. Согласно Ригведе, громовержец Индра оттеснил своего отца Тваштара, именно овладев чашей с сомой :