Дмитрий Гаврилов - Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

Однако как двойственна вода (мертвая и живая), так же двойствен и мед (а также его аналоги). С одной стороны, хмельное, как мы уже говорили, вполне способно вызвать состояние, подобное смерти и, видимо, воспринимавшееся как «временная» смерть. С другой – мертвая вода в русских сказках помогает героям решить чрезвычайно важную в символическом смысле задачу: расчлененное тело срастается , становится целым . Наше современное толкование может оказаться весьма далеким от исторической правды образа, но не следует ли понимать это как указание, что лишь прохождение через смерть (скорее всего, надо говорить о посвятительной смерти) позволяет человеку обрести целостность? Да и представления о переселении душ, как мы понимаем сегодня, были на определенном этапе исторического развития все же присущи и европейцам, в том числе славянам, а не только индусам или вообще азиатским народам.

Двойственность напитка прослеживается и в его связи с божествами верхнего и нижнего миров. Жидкость наделяет силой громовника и позволяет ему одолеть врагов (Атхарваведа VI. 2. К Индре), пьянит и веселит грозного бога, отвлекая от мрачных дум. Надо признать, что при чтении многочисленных гимнов складывается впечатление, будто Индру поят нарочно, призывают опьянеть, что в подпитии он полезней для мира (или безопасней?). Например:

Божественным напитком из молока козы Амалфеи (уж не «двойника» ли скандинавской козы, которую доят в жбан для спаивания эйнхериев?) выкармливают нимфы громовержца Зевса. (Молоко той же козы пьет и Пан, во многом сопоставимый с Велесом.) Они молочные братья. Когда же Зевс воцарился, то вознес Амалфею на небо в виде созвездия Козерога. Он взял один из ее рогов, напоминавший по форме коровий. Этот рог и превратился в знаменитый Рог изобилия [68] (Гесиод. Теогония 477– 487; Гигин. Поэтическая астрономия 11.13; Арат. Небесные явления 156–163). Личным кравчим Зевса, а затем и богов, стал Ганимед, разливающий в чаши олимпийцев нектар (амброзию они, как было отмечено выше, изначально все же едят).

По словам Снорри Стурлуссона, весьма горазд выпить и Аса-Тор. В гостях у Утгарда-Локи он заявляет, что не прочь помериться с кем-нибудь силами по части пития. Великаны подсовывают Тору заколдованный рог с хмельным, который никак не может опустеть. В конце концов великан раскрывает Тору секрет:

«Когда ты пил из рога, казалось тебе, что ничего не получается. Но на самом деле чудо тогда свершилось, которое я никогда не счел бы возможным: ведь другой конец того рога был в море, а ты и не заметил. Выйдя к морю, ты теперь увидишь, сколько ты выпил в нем воды. Теперь это зовется отливом» (Младшая Эдда).

И здесь следует еще раз обратить внимание читателя на своеобразные «преобразования симметрии» напитка жизни и смерти, его инвариантность. Ведь Тор в сагах, конечно, не слишком блещет интеллектом, но и не настолько глуп, чтобы спутать хмельной великанский мед с соленой морской водой – кровью Имира!

Веками спустя эти старинные воззрения о родстве крови и океанской влаги перекочевали в оперу Н.А. Римского-Корсакова «Садко», в «Арию Варяжского гостя»: «От скал тех каменных у нас, варягов, кости, от той волны морской в нас кровь-руда пошла…»

Автор либретто подразумевал бродячий сюжет, сохраненный и русской традицией: в ряде списков стиха «Голубиной книги» (хотя и не во всех) на вопрос: «От чего кровь-руда наша?» – дается такое толкование: «Кровь-руда наша от черна моря».

«Плоть ее – суша, кости – ряды сгромоздившихся скал… связки – туфы; кровь ее – водные жилы; заключенное в сердце кровяное озеро – Океан; дыхание, приток и отток крови при биении пульса есть то же, что у Земли прилив и отлив моря, а теплота мировой души – огонь, разлитый в Земле», – писал уже Леонардо да Винчи о планете, повторяя по сути дела исконные воззрения многих культур о подобии мира и человеческого тела.

То есть морская вода – от крови Первосущества, а кровь людей – от воды морской. В жилах Земли и человека течет один и тот же напиток жизни и смерти. Все родственно всему.

«Вода, ты источник всех вещей и всякого бытия!» – сказано в одном индуистском тексте (Бхавишисттарапурана, 31, 14), обобщающем древнюю ведийскую традицию. Вода – первооснова и фундамент мира (Шатапатха-брахмана, VI, 8, 2, 2; XII, 5, 2, 14); принцип всякого произрастания (ibid., III, 6, 1, 7), эликсир бессмертия (ib., IV, 4, 3, 15), подобный амрите (ib., I, 9, 3, 7; XI, 5, 4, 5); она обеспечивает долголетие и порождающую способность, является принципом всякого исцеления (Ригведа, I, 23, 19 sq.; X, 19, 1 sq.)» (Элиаде, 1995, т. 1).

Мы не будем оригинальны, если напомним, что по своему составу морская вода очень схожа с соляным составом крови зверя и, разумеется, человека.

В 1897 г. Р. Квинтон предложил использовать морскую воду в качестве кровозамещающей жидкости, обосновав это схожестью соотношений и количеств ионов натрия, кальция и калия в крови млекопитающих и морской воде. Во времена Великой Отечественной войны русскими исследователями А. Бабкиным и В. Сосновским был предложен препарат морской воды для восполнения кровопотери раненых, который вошел в историю под названием раствора АМ-4 Бабского.

Давно известно также, что большинство эддических песен имеют магический, ритуальный характер и могут служить источником сведений о воззрении на мироустройство не только древних германцев, но и родственных им народов (пусть с известными дополнениями и оговорками).

О народившемся Хеймдалле сообщается так:

Иначе говоря, Хеймдалля поили подобным удивительным напитком. По мнению комментатора М. И. Стеблин-Каменского, эта строфа содержит упоминание о типичном магическом обряде защиты от гибели с помощью земли, морской соли и крови вепря. Мы же допускаем, что «сила студеного моря» – это собственно его вода, подобная (родственная) крови. Действительно, если обратиться ко «Второй песне о Гудрун», то там написано следующее: