коллектив авторов - Смех в Древней Руси

Третья жена была Маланья, у нее была. . .

А я, грешный человек, повалил ее..., и пошел такой

смород,

Что у нашего соседа околели свинья и боров.

Ну, так ли, товарищ? Точно так-с.

10

Теперь расскажу про нашу невесту.

У нашей невесты именья —

Три воза каменьев,

Сундук-веретён

Камнями пригнетён,

Семь корчаг

В берегу торчат.

У нашей невесты четыре рубахи:

Рубаха бориха,

Рубаха брызжиха,

Рубаха пришей рукава

Да рубаха над пиздой дыра.

Да есть еще четыре юбки:

Юбка драна

Да юбка рвана,

Юбка полосата

Да юбка волосата,

Как съедет ниже пупка,

Так и ходит наша голубка.

Ну, так ли, товарищ?

Точно так-с.

11

Наша невеста какая в работе!

Люди косить,

А она голову мочить,

Люди грести,

А она косу плести,

Люди жать,

А она за межой лежать.

Как ноги сожмет,

Так и полосу сожнет,

Как ноги расставит,

Так и копну поставит.

Наша невеста какая молотить-то!

Люди молотить,

А она за овин пойдет ворошить.

Как задницей поведет,

Так всю мякину с гумна сметет.

Наша невеста какая в стряпне-то!

Творит на дрождях, а вынимает с горшков крышки.

Верхнюю-то корочку сдери,

А есть-то ложечку бери.

Ну, так ли, товарищ?

Точно так-с.

12

У нашей невесты есть сундук в красной оковке,

А отпирается маковкой.

А ключи-то у вашего жениха подбери.

У нашей невесты есть перина —

С первого овина,

Каждая пушина

Полтора аршина.

Да есть одеяло ежово,

Кто под него ляжет,

Того всего задавит.

У нашей невесты есть пальто:

Мех-то лисий,

А воротник-то крысий,

В елочку пушон

Да на погребе сушон,

Мимо его люди ходят, никто не берет,

Знать, никому не нужен.

Ну, так ли, товарищ?

Точно так-с.

13

У нашей невесты есть благословенье

Отца родного после матушки крестной,

В поле у сосны в серебряной ризе, в золотом окладе,

У евреев в закладе.

Нельзя ли его выкупить?

(Жених плотит деньги указчику)

(Хор девушек:) Запели петушки, запоют и курочки. Вылезайте из-за стола, осоевские дурочки.

Текст записан Е. Э. Бломквистом в 1924 г. в дер. Осоево Ростовского уезда Ярославской области: Бломквист Е. Э. Свадебные указы Ростовского уезда.— В кн.: Художественный фольклор. М., 1927, с. 108—110. Собиратель сообщает, что подобные указы читаются одной из подружек невесты, когда накануне венчания жених приезжает к невесте.

Господину онсице челом бью.

Дивлюсь убо твоему многосудителному уму, по нему же неславная и нелепослышная достойнодивоство учинил еси, его же несмыслении младенцы стыдятся действовати. И в чяс, в он же помыслил еси в путное шествие, и в то время приступила к тебе дурость

и ударила теби в бок, —

и то тебе вечной зарок.

И потом пришел к тебе бес,

и завел тебя в лес,

и там положил на тебя свою узду,

и въехал на тебе в тюрму.

Поистинне от неких некоя притчя реченна бысть:

не давай бешеному черньцу молока,

да не залетит за оболока.

И тебе убо вместо млека дали меду.

И ты убо презрел мед и восхотел еси в тюрьме леду.

И ныне спасения ради своего тамо прсбываеши,

и не веси, камо помышляеши.

Аще и мысль твоя высокопарителнейша, но твердейша ея четвероуголные стены преподобное твое тело огражают. Тамо жителство имей и неисходително пребывай, дондеже воздаси последним. Кондрат.

Текст (в списке первой трети XVII в.) публикуется по изданию: Демин А. С. Демократическая поэзия XVII в. в письмовниках и сборниках виршевых посланий. — ТОДРЛ, т. XXI. М.—Л., 1965, с. 77—78. По наблюдению А. С. Демина, это сочинение «может быть понято как ироническое послание к приятелю, у которого испортился желудок».

Присному моему пречестному отцу, приведшему душу мою ко общему творцу,

государю моему,

паче же и благоприятелю моему,

спастися и радоватися.

Бъет челом сынъ твой, богом даной,

а дурак данной.

Смилуйся, государь!

Для ипостаснаго троическаго божества,

и для Христова от девы рожества,

и для своея праведныя души

глаголы моя внуши.

Где моя грубость —

покажи свою милость.

Пожалуй меня, беднаго,

и от наготы гневнаго:

одень мою спинку,

вели дати свитку.

Воистинно, государь, хожу голъ,

что бурой волъ.

Свитченко у меня одно,

и то не бывало с плЪчь давно.

И я, государь, храню свой обет

и за то хощу быти одЪтъ.

Смилуйся, государь!

Прикажи въскоре

размыть мое горе,

и угаси рыдание слезное,

да въ царствии небеснем обрящеши пристанище полезное.

Ведая бо, государь, толикую твою мощъ,

надеюся не отъити от тобя тощъ.

Здрав буди,

толко меня не забуди.

Клима Нефедьева, писанное с того света,

к сыну ево Артамону

Любезной мой сын Артамон,

не пренебрегаю я, что ты сухорук и хром,

при сем тебе объявляю

и о здешнем житии напоминаю.

По приходе моему суда

не мог я избыть без суда,

у Иуды я много раз был,

вместо кофии смолу отборную пил.

По несчастию здесь моему

не застал я в жилище сатану:

пред приходом моим в тартар пошел

и там многих тавлинцев нашел,

обратно назад не бывал,

тюрмы делать им стал.

А живу я во мздоимческом остроге,

при болгной тартарской дороге,

определен я пивоваром,

вечным адским смоловаром.

И тут я копеичку принаживу,

а своих денежек не проживу.

Харчем здесь нас не морят,

мышей и лягушек с червями варят.

Да теперь, сын, как можно поспешай,

денег для роздачи в проценты присылай,

калугу в дорогу з денгами нанимай,

а ему за труды хотя пять сот рублей давай,

другому суда не дойти

да и меня здесь не найти.

Пять тысяч с ним ко мне пересылай

да и исачку в помочь ему давай.

Калуга в дороге поспешать будет

да псачку научить пе забудет,

которой вьгучитца дорогу знать

и об здешних жилищах подробну вам расказать.

Калуги дай мою лисью епанчу,

я отсюда к вам поскоряе ево поворочу.

Да при том не забудь дать ему бобровой шапки,

потому что дороги здесь шатки.

Да еще дай всю мою одежду и сапоги,

чтоб на притинах здесь не прибили ево батоги.

Игнашку и Степку в доме не держи,

на волю с награждением отпусти.

Васку горбача у себя оставляй,

а за ево услуги по мере награждай.

Теперь до оказии прощай,

а что писано, того не забывай.

Да при том имя мне здесь переименовали,

другим, нескладным назвали.

Назвали меня Макаром,

адъским главным смоловаром.

Не погневайся, что году и числа не написал,

потому что надзиратель с линком застал.

Здесь не велят много писать,