Иван Папанин - Лед и пламень

- Братки, вот мешок с деньгами, берегите их.

-- Ни сейфа, ни кассы у нас нет, положи в угол у печки,- ответил Яша.

Так несколько дней, пока я готовился к отъезду, у печки и лежал мешок с миллионом.

Затем я уехал в Ростов и дальше, в Таганрог, где базировалась Азовская военная флотилия. Там получил два катера-истребителя и подобрал группу добровольцев для второго десанта. Каждого строго предупредил о необходимости хранить военную тайну, дабы никто не пронюхал, что готовится десант во врангелевский тыл. После этого я возвратился в Ростов.

Чтобы мне не везти винтовки из Харькова в Ростов, член Реввоенсовета Южного фронта С. И. Гусев отправил телеграмму командующему Кавказским фронтом: "Прошу выдать заимообразно двести винтовок командующему отрядом особого назначения тире Закордот тов. Папанину выезжающему днями Ростов Дон тчк Винтовки будут возвращены получении из центра тчк 15 X HP 20 УДС Член Реввоенсовета Южфронта Гусев".

Мы погрузили в Ростове на платформы все наше имущество и оба судна, много вооружения и около ста бойцов. Доехали до Ека-теринодара. Там находился штаб 9-й армии; временно исполнял обязанности командующего В. Н. Чернышев, членом Реввоенсовета был М. С. Эпштейн. Я доложил о нашей задаче, предъявил мандат, попросил оказать содействие в подготовке десанта. Со своей стороны Реввоенсовет тоже подтвердил этот документ:

"Подтверждая мандат Закордонного отдела ЦК КП Украины, выданный тов. Папанину 11 октября 1920 года за No 477/С, Революционный военный совет 9 Кубанской армии, имея в виду важность заданий, возложенных на тов. Папанина, предлагает всем войсковым частям, управлениям, учреждениям и заведениям

9 Кубанской армии оказывать ему полное содействие. Изложенное подписями и приложением печати удостоверяется. Реввоенсовет 9 Кубанской армии - Эпштейн, Чернышев 28 октября 1920 года. No 2246".

На второй же день я выехал в Новороссийск и приступил к подготовке десанта.

Командование 9-й Кубанской армии решило отправить полк красноармейцев на тихоходном судне "Шахин" и буксире "Рион".

В ноябре часты штормы. Ночью мы погрузились и отошли от берега. Первыми вышли в море "Рион" и "Шахин". Затем ушел катер-истребитель МИ-17 с отрядом моряков, в котором был и я. Шли, не зажигая огней. Кто знает Новороссийск с его ветрами, тот может себе представить, как нелегко нам пришлось. Суда разбросало. Наш истребитель долго кружил, разыскивая в темноте "Рион" и "Шахин". Потом, убедившись в бесполезности поисков, мы взяли курс на Крым.

Во время шторма "Шахин" сбился с курса и вернулся в Новороссийск. Судьба "Риона" была трагичной: он затонул со всеми находившимися на его борту людьми.

В пути мы встретили белогвардейскую шхуну "Три брата". Пришлось остановить ее, взять хозяина корабля и его компаньона заложниками, а экипажу предъявить ультиматум - в течение 24 часов не подходить к берегу.

Шторм измотал всех. Волны беспрестанно перекатывались через палубу. Все люки были задраены. Бойцы измучились от духоты и жажды: анкера с водой сорвало с палубы. Но переход запомнился мне не только трудностями. Он показал мужество тех, с кем предстояло воевать против белогвардейцев в их тылу. В их числе был мой товарищ по службе на бронепоездах в 1919 году, бесстрашный моряк и удивительный человек Всеволод Вишневский. Год назад он был моим помощником по политической части и одновременно старшим пулеметчиком.

В самые тяжелые минуты у Вишневского находились слова ободрения.

"Браточки, крепитесь, и не такое переживали..." - повторял Всеволод.

Мы дружили с ним всю жизнь, и я очень любил этого человека. Вишневский был человеком горячим, совершал порой необдуманные поступки. Но таланта, храбрости и благородства было у Вишневского хоть отбавляй. Всю Отечественную войну известный драматург провел в осажденном Ленинграде, и его страстное, вдохновенное слово было грозным оружием. А выступал Вишневский почти ежедневно - по радио и в воинских частях. j,

Замечательный народ подобрался в нашем отряде, в основном

краснофлотцы с судов Азовской военной флотилии. Я взял с собой только добровольцев. Из плавбатареи "Мирабо" в отряд перешли Антон Бабич, Григорий Давиденко, Григорий Ковтун, Спиридон Неводуев и Янович (имени последнего не помню). С канонерской лодки "Свобода" пришли Иван Добровольский и Петр Корец. С разных судов - Иван Мелецкий, Семен Захватаев, Семен Му-рашко, Григорий Бауман, Кравченко, Мельников и многие другие бойцы революционного флота. Всего я привел на истребитель МИ-17 24 человека, в большинстве своем это были потомственные моряки, жители Мариуполя. Именно с ними мы прошли потом боевой путь по Крыму от места высадки до Симферополя. Замечательно дрались они, ни один не дрогнул в боях.

В темноте подошли мы к берегу и оказались недалеко от места, где впервые высадились с Мокроусовым, у деревни Капсихор. Огромные волны накатывались на скалы, с грохотом разбивались о камни. Мы знали, что берег тщательно охраняется врангелевцами, но надеялись на шторм и кромешную тьму. Подготовили к бою пулеметы и с гранатами в руках встали на палубе. Я роздал миллион всем участникам похода: кто останется в живых - пусть доставит деньги Мокроусову.

- Ребята, прыгай!

Поскольку я был уже знаком с этой местностью, то прыгнул в первой тройке. За нами - остальные. Через несколько секунд все были на берегу. Затем перетащили груз в Капсихор и решили, что пойдем на Алушту.

В Капсихоре мы после краткого, но бурного разговора со знакомыми уже людьми - "Ванька вернулся!" - обрели около двухсот новых бойцов и тут же роздали им оружие.

Мы стремились поскорее установить связь со штабом Повстанческой армии и доложить Мокроусову о том, что задание выполнено. Но никто не мог сказать, где находился сейчас штаб, а медлить было нельзя. Мы двинулись к Алуште, по дороге обезоруживая отступавших белогвардейцев.

Мы не знали, что 24 октября генерал Слащев, пытаясь выдать желаемое за действительное, написал в газетенке "Время": "Население полуострова может быть вполне спокойно. Армия наша настолько велика, что одной пятой ее состава хватило бы для защиты Крыма. Укрепления Сиваша и Перекопа настолько прочны, что у красного командования не хватит ни живой силы, ни технических средств для преодоления. Войска всей красной Совдепии не страшны Крыму".

Действительно, количественно врангелевские войска были велики. Ну, а о том, что представляла собой врангелевская армия изнутри, свидетельствуют очевидцы. Вот одно из них - эмигранта, а тогда вольноопределяющегося, Д. Мейснера, книгу которого "Миражи и действительность" хорошо знают наши читатели. "В Оре-анде... я впервые, вернее, в первый и последний раз увидел жизнь и нравы тыла южной белой армии. В Ялте и Ливадии было тогда много военной молодежи, много семей офицеров и генералов и очень много "беженцев с севера". И над всем этим людским морем господствовало тогда одно общее настроение - какой-то тяжелый надрыв.