Иван Папанин - Лед и пламень

Достигший Северного полюса Пири добивался своей цели 23 года. Я преклоняюсь перед его мужеством, настойчивостью, верой в свою звезду. Не могу не привести его слова, настоящий гимн Арктике:

"Велика и необычайно притягательна сила Севера. Не раз я возвращался из великой замерзшей пустыни побежденный, измученный и обессиленный, иногда изувеченный, убежденный, что это моя последняя попытка. Я жаждал людского общества, комфорта, цивилизации и покоя домашнего очага. Но не проходило года, как меня обуревало хорошо знакомое мне ощущение беспокойства. Цивилизованный мир терял свою прелесть. Меня невыразимо тянуло туда, к безграничным ледяным просторам; я жаждал борьбы с застывшей стихией; меня привлекали долгая полярная ночь и нескончаемый полярный день, я тосковал по своим многолетним друзьям - эскимосам; меня манили молчание и необъятность великого, белоснежного, одинокого Севера. И опять я устремлял туда свои шаги, все снова и снова, пока, наконец, мечта моей жизни не претворялась в действительность".

Амундсен же честно признался: "Я... впервые осуществил кругосветное плавание Ледовитым океаном. В наше время рекордов подобное плавание имеет свое значение".

Мы отправлялись на льдину не за рекордами, мы, повторяю, ехали работать. И я горжусь тем, что эту цель - научное исследование полюса первой осуществила наша Родина, что в год двадцатилетия Октябрьской революции мы прилетели на льдину на самолетах отечественного производства и не взяли с собой ни единой детали или прибора с иностранным клеймом. Это, по-моему, был убедительнейший показатель успехов советской науки. На льдине нам приходилось временами очень тяжко. Но как нам помогало сознание нужности нашей работы! Синоптики ждали от нас данных о температуре воздуха, силе и направлении ветра, состоянии облачности; картографы наносили на карты новые данные о глубинах Ледовитого океана; наши сообщения оживленно комментировали ихтиологи, зоологи, гляциологи, гидрографы, представители других наук. Работа составляла цель и смысл нашего ледового дрейфа. Мы не преследовали ни спортивных целей, ни рекламных. Впрочем, если мы что и рекламировали самим своим существованием на полюсе, то успехи Советской власти, советский образ жизни.

Желающих попасть в экспедицию на Северный полюс было много. Мне трудно судить, почему чаша весов склонилась в нашу сторону. Рассказ о моих товарищах еще впереди, скажу лишь, что Кренкель на слабенькой радиостанции установил мировой рекорд дальности радиосвязи, отыскав в Антарктиде экспедицию адмирала

Берда, что с Ширшовым и Федоровым, несмотря на их молодые годы, как с равными беседовали маститые ученые. Да и я старался работать так, чтобы быть не на последнем счету.

В один из дней вызвал меня к себе Влас Яковлевич Чубарь, которого я хорошо знал еще по гражданской войне, работе на Украине и в Крыму. Занимал он теперь высокий пост члена Политбюро ЦК ВКП(б), был заместителем Председателя Совнаркома СССР и наркомом финансов. Широкоплечий, высокий, подтянутый, он усадил меня в кресло, вышел из-за стола, сел напротив.

- Иван, должен я сообщить тебе...

Мне сразу стало холодно. Я знал, что меня прочат в начальники полярной станции, да что там - только этой мыслью я и жил. И вот...

- Вчера было заседание Политбюро. Решено: начальник "Северного полюса" - ты. Я ответил:

- Влас Яковлевич, в огне не сгорел и в воде не утону. Выдержим! И задание выполним.

Начались месяцы, которые отложились в памяти беспрерывной вереницей забот.

Список необходимых вещей все увеличивался. Надо сказать сразу: не было человека, как не нашлось и организации, которые не откликнулись бы на нашу просьбу. Все выполнялось молниеносно.

Я в те дни часто вспоминал удивительного сына России Георгия Седова. У царского правительства денег для Седова не нашлось, пришлось исследователю кланяться жертвователям, унижаться, доказывать, что экспедиция его - во славу России.

С Седовым был флаг, сшитый его женой. Это был флаг не царской России, а России Седова.

Если бы Седову хоть сотую долю того внимания и понимания, доброжелательства, с которыми нас собирали в дорогу, я уверен - Седов дошел бы до полюса.

Нам ни в чем не отказывали. К нашим услугам было все необходимое, причем все самое современное, удобное, надежное. Я был особенно придирчив к весу: перегрузишь самолет сверх нормы - он не полетит, и только, а "худеть" ему за счет приборов нельзя: сорвется научная программа. Поэтому решили: пусть "худеют" станки, механизмы.

Без освещения на льдине - никуда. Электричество в первую очередь нужно Кренкелю. Радиосвязь - каждые три часа. Брать с собой батареи тяжело, да и ненадежны они в мороз.^ Бензин, мазут - сколько же его потребуется! Как ни прикидывай, нужен ветряк. Ветряки неприхотливы, не страшен им мороз, редко ломаются. Но были они громоздки, тяжелы. Самый легкий - американский - весил 200 килограммов. Я прикинул: нам и 100 килограммов много, надо за счет конструкции и за счет материалов, даже из этих ста половину убрать. Приходилось хитрить. Пятьдесят - цифра подходящая, но у нее один минус - она круглая, а этого конструкторы почему-то не любят. Поехал я в Харьков и в Ленинград.

- Предельный вес ветряка 53 килограмма.

На меня посмотрели с сожалением - рехнулся, мол.

Все-таки ленинградские умельцы поставили рекорд: создали ветряк весом в 54 килограмма по проекту харьковского конструктора инженера Перли.

Это сейчас на "СП" в кухнях - газовое отопление. А в наше время был примус. По моей просьбе привезли примусы всех систем. Я их испытывал, испытывал без конца, собирал и разбирал, вливал различные сорта горючей смеси. Друзья надо мной посмеивались. Но мне думалось, что каждую мелочь надо перепроверить. На меня даже некоторые сердились, считали, что излишне придирчив. Но я-то знал: на полюсе будет только то, что мы возьмем с собой. За 900 километров не сбегаешь на остров Рудольфа, чтобы заменить какую-нибудь деталь...

Придирчивости меня научил и горький опыт наших предшественников полярных мореходов, исследователей. Я постарался прочесть побольше книг о полярных странствиях, книг, которые могли быть полезными, делал себе выписки.

Де Лонг, дрейфовавший на "Жаннете" в 1879-1881 годах, писал в дневнике: "...В каком бы состоянии ни оказался корабль, всегда безопаснее оставаться под его защитой, чем разбить лагерь на льду. Я не могу представить более безнадежного предприятия, чем попытка добраться до Сибири по льду, когда зимние холода на каждом шагу угрожают жизни". Стужи де Лонг боялся, боялся и разбить лагерь на льду: не было подходящей экипировки. Значит, следовало еще раз проверить амуницию шапки, унты, торбаса.

Джон Франклин отметил другое: "В течение всего нашего похода мы ощущали, что любое количество одежды не может согреть, когда мы голодаем. Однако в тех случаях, когда нам было возможно лечь в постель с полным желудком, мы проводили ночь с ощущением тепла и комфорта".