Михаил Пархомов - Мы расстреляны в сорок втором

Когда немцы заняли Киев, Сухарев находился в оккупированном Днепропетровске. Ему удалось еще до прихода немцев в этот город бежать из госпиталя. Отлежался он у каких-то незнакомых старушек. Поправившись, решил пробираться на Киев. Ведь в Киеве была Магда.

Как он добрался до Киева - знает один бог. Шел пешком, стараясь не попадаться на глаза полицаям. На форму выменял крестьянскую свитку. И недели через три появился на Подоле.

Магда жила с родителями. Те не очень жаловали Сухарева, считая, видимо, что их единственная дочь может сделать лучшую партию. (Подумаешь, какой-то физкультурник, матрос!) И Сухарев долго колебался, идти ли ему прямо к Магде. Но уже темнело. В такое время бродить по улицам было небезопасно. И Сухарев вынужден был решиться.

Он подошел к дому, в котором жила Магда, юркнул в парадное и отпрянул. По лестнице спускалась Магда. Офицер вежливо поддерживал ее локоть. Магда смеялась. Вышла вместе с офицером, не заметив Сухарева, и села в машину.

От соседок, которым всегда все досконально известно, Сухарев узнал, что Магда скоропалительно "выскочила" замуж за майора. Теперь она разговаривает только по-немецки. Собирается уехать в Берлин. Себя она тоже считает немкой - у ее бабушки, оказывается, текла в жилах арийская кровь.

Сухарев ничего не ответил. Дождавшись утра в каком-то чулане, он подкараулил Магду и, когда она входила в парадное, всадил ей в спину кухонный нож.

После этого, потеряв интерес решительно ко всему на свете, Сухарев переправился через Днепр. Полицаям, потребовавшим у него документы, заявил, что он матрос.

И вот мы говорим о нем. Жора Мелешкин считает, что Сухарев поступил правильно. Только сдаваться полицаям ему не следовало. Помирать, так с музыкой.

- Ну, помирать никому не охота, - говорит Сенечка.

У Сероштана на этот счет свое мнение.

- Помирать, известное дело, не охота,-говорит он. - Но это лучше, чем прозябать.

- Ну да, - неожиданно для всех вмешивается Вася Дидич.- Вам, Парамон Софронович, хорошо говорить. Вы свое прожили. Вы свое взяли от жизни. А вот я...

Дидичу на вид не больше семнадцати лет. Он еще никогда не любил, хотя и стыдится признаться в этом. Василек еще ничего не испытал в жизни.

- Ошибаешься, сынок,- ласково говорит Сероштан. - Старому, думаешь, легко помирать? К старости только и понимаешь, как хороша жизнь. Я вот надеялся еще внука вынянчить. Да только, видно, мне его не дождаться.

- Да, - вздыхает Сенечка, - жизнь хороша... Мне вот тоже хотелось пожить в свое удовольствие. А на свете столько стран, про которые я даже не слыхал. Скажем, побывать бы хоть денек в Париже. Хоть одним глазком взглянуть, как там живут люди.

- В Париже, ясное дело, красиво живут. С шиком.

- Как сказать,- говорит Семин.- В Париже я, правда, не был, а вот в Лондоне...

- Да ну? Расскажите, Валентин Николаевич,- просит Сенечка. И Вася пристает: расскажите. И Жора.

- Ладно, так и быть, - соглашается Семин. В Лондоне ему довелось побывать несколько лет тому назад во время коронации короля. Туда прибыли военные корабли из всех стран мира, в том числе и наш линкор "Марат". Семин был тогда курсантом училища имени Фрунзе.

Он рассказывает о Портсмуте, о Лондоне, о посещении могилы Карла Маркса. Мы слушаем внимательно, удивляемся и не можем удержаться от смеха, когда Семин рассказывает, что англичане, которых уверяли что у русских фанерный корабль, пытались исподтишка отколупнуть хоть кусочек толщенной брони. А когда Семин представляет в лицах разговор английского адмирала с командиров "Марата", мы уже начинаем ржать до коликов. Дело в том, что для экипажей на берегу были выстроены бараки-вытрезвиловки. Но русский барак еще не был готов, и адмирал счел своим долгом принести извинения. "Что вы, нашим морякам барак не по-требуется", - ответил на это командир "Марата". "Вы так думаете? - спросил англичанин. - О, русских моряков мы знаем. Они у нас уже гостили до мировой войны. И тогда ваши парни так разошлись, что сбросили рояль с третьего этажа".

- Знай наших,- вставляет Жора Мелешкин. Потом Семин рассказывает о Стамбуле. Где он только не побывал! Вот, повезло же человеку. Ребята ахают и охают. Сенечка Тарасюк лупит на Семина свои круглые глаза.

- Это тебе не Борисполь, в котором одна парикмахерская,- говорит он вздыхая.- А дальше Борисполя я из Киева никуда не уезжал.

- Затем, снявшись с якоря, мы взяли курс на север,- продолжает Семин, который уже разошелся.- Идем двое суток, а на третьи...

Он закрывает глаза, раскачивается. Говорит медленно, задумчиво, и мне начинает казаться, что надо мною стоит сияющее южное солнце, что я слышу серебряный плеск волны, вижу острокрылых чаек... Сказочный портовый город открывается моему взору. Белые дома, колоннады, памятники. Ласковая зелень кипарисов. А девушки, какие девушки! В легких платьях с газовыми шарфами, в туфельках на звонких каблуках... "Сойдешь на берег, поднимешься по широкой лестнице,- слышу я голос Семина как бы издалека,- и хочется, друзья мои, целовать камни на Приморском бульваре..."

На каком бульваре? Неужели я ослышался? Да ведь это же Севастополь!

Семин улыбается счастливой улыбкой.

Не отвечает.

Так разговор о смерти кончается мечтой о счастье. Эх, жизнь!

С этого дня у нас многое меняется. Раньше, просыпаясь поутру от холода, мы либо молчали по целым дням, погружаясь в свои воспоминания, либо прислушивались к болтовне Сенечки Тарасюка.

Перманент, оправившись от первого испуга, уже не унывал. У него удивительная способность приноравливаться к любой обстановке. Он развлекал нас анекдотами, которых знал великое множество, и рассказами о своих похождениях. Последние он начинал обычно так: "В один прекрасный день (или вечер) заходит к нам в парикмахерскую одна пикантная дама..."

Но постепенно и Сенечка стал выдыхаться. Тщетно он тужился вспомнить еще какой-нибудь новый анекдот. "А этот знаете? - то и дело спрашивал Сенечка. - Про тещу, которая... Нет, этот я уже, кажется, рассказывал. И про сумасшедшего с чайником - тоже... Так вот, однажды в Одессе появляется на Дерибасовской похоронная процессия. Катафалк, лошади в белых попонах, все чин-чином, как полагается. А за гробом, между прочим, шагает молодой парень. "Жора, кого хоронишь, жену?" - спрашивает кто-то басом с тротуара. "Нет, тещу", - отвечает Жора и слышит в ответ: "Что ж, тоже не плохо".

- Мальчик, прибор! - морщится Ленька Балюк. Это означает, что анекдот имеет "бороду". Поэтому Ленька и требует прибор для бритья.

- Ну, ладно, - ничуть не смущаясь, продолжает Сенечка. - Тогда из серии детских. Про страуса, например.

- И этот слышали, - сплевывая, говорит Ленька.- Перманент, за такие старые анекдоты еще до революции давали по зубам.

Сенечка умолкает. Воцаряется тишина. Каждый предоставлен самому себе. Грустит, думает. Жора Мелешкин, должно быть в сотый раз, доказывает Коцюбе и Дидичу, что Киевское "Динамо" было лучшей футбольной командой в стране. У турков выиграли девять - один, факт? Команду "Ред-Стар" разгромили на ее же поле, два. Начнем хотя бы с вратаря. Трусевич чего стоит! У него такая хватка, что берет абсолютно "мертвые" мячи. А полузащитник Кузьменко? Тот как саданет метров с тридцати пушечным ударом в самую "девятку", так только держись!.. Но потом умолкает и Жора.