Роман Ключник - Террористическая война в России 1878-1881 гг.

Яркий типаж Сусловой лег в основу написания некоторых героинь Ф. Достоевского - Полина или Катерина Ивановна в “Братьях Карамазовых”, и некоторые сцены в “Игроке” взяты из реальных сцен путешествия с Сусловой по Европе. Опыт не пропал зря.

Возможно, не стоило бы на этом фрагменте жизни Ф. Достоевского останавливаться, если бы не этот довольно редкий пример борьбы и болезненной трагической победы сознания, нравственной части сознания “скорпиона” Ф. Достоевского над своими чувствами.

Во время путешествия Ф. Достоевский начал работать над повестью “Записки из подполья”. Это было важной вехой в жизни писателя - он начал писать идеологические произведения, в этой повести появился отрицательный “герой” - идеолог. С этой повести начался длинный путь исследования причин возникновения нигилизма, причин отчуждения от общества и противостояния обществу, причин либерализма-революционности-терроризма.

После возвращения в Россию Ф. Достоевский поехал во Владимир к больной жене Марии Дмитриевне и детям, помирился и переехал с ними жить не в Петербург, а в Москву. В 1864 году его жена умерла. Ф. Достоевский вернулся в Петербург, но контактов с А. Сусловой избегал. В этом же году умер его любимый брат Михаил Михайлович Достоевский (1820-1864) и ближайший друг - критик Аполлон Григорьев. “Моя жизнь переломилась надвое”, - сетовал Ф. Достоевский. Но важную для него повесть в 1864 году закончил.

Пожалуй, читатели это произведение не знают, или знают намного хуже знаменитых произведений писателя: “Преступление и наказание”, “Бесы”, “Братья Карамазовы”, хотя “Записки из подполья” в этой линии идеологических произведений Ф. Достоевского стоят первыми, начинающими и поэтому являются важными в логической цепочке объяснения трагического для России явления.

В этой повести безымянный “герой” - идеолог своим комплексом рассуждений выделяет себя из общества, и поскольку он знает, что его убеждения не понравятся обществу, он может даже пострадать, и ему не с кем, кроме слуги, поделиться своими соображениями, то этот темный “гений” обособляется от общества, уходит в подполье, не в прямом пока смысле, например, - в петрашевцы, а подпольем является его особое, обособленное “засекреченное” сознание. Этот его внутренний мир - “футляр” и является его подпольем от общества и уже в какой-то мере против общества, ибо он убежден, что “человек всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать, так, как хотел, а вовсе не так, как повелевал ему разум и выгода”. - А это уже похоже на безрассудное бунтарство или даже анархию, что может привести к негативным, опасным явлениям в обществе.

Достоевский, будучи тонким и внимательным психологом, “копался” в этой теме ещё долгие годы после издания этой повести, и многие мысли в доработанном состоянии изложил через 10 лет в “Дневнике писателя”, поэтому стоит, сохраняя эту тему, рассмотреть все наработки мыслителя по теме. Тем более, что Ф. Достоевский показал целую историю роста нигилиста-революционера, всю его историческую “эволюцию” роста, вернее - его инволюцию, в которой обособление в обществе, показанное в “Записках из подполья”, является только промежуточным этапом. Внимательно понаблюдаем за объяснениями и логикой мыслителя:

“Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом. Он отметил и выпукло поставил перед нами отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего, Россию и себя самого (то есть свое же общество, свой же интеллигентный слой, возникший над родной почвой нашей) в конце концов отрицающего, делить с другими не желающего и искренно страдающего.

Алеко и Онегин породили потом множество подобных себе в нашей художественной литературе. За ними выступили Печорины, Чичиковы, Рудины и Лаврецкие, Болконские (в “Войне и мире” Льва Толстого) и множество других, уже появлением своим засвидетельствовавшие о правде первоначально данной мысли Пушкиным. Ему честь и слава, его громадному уму и гению, отметившему самую больную язву составившегося у нас после великой петровской реформы общества. Его искусному диагнозу мы обязаны обозначением и распознанием болезни нашей…”.

Эту болезнь либерализма молодых людей Ф. М. Достоевский прекрасно знал на своём опыте, пережил, излечился и видел много этих гордых “Онегиных” среди “петрашевцев”, которые почти все были из “барского, господского общества”. Эти гордые “Онегины” были обеспечены, им не надо было думать, куда устроиться на работу и как заработать денег, - у них были другие проблемы: как убить огромное количество свободного времени, чем заняться, то есть - чем наполнить время-жизнь, то есть - каким смыслом наполнить свою жизнь… В этой шикарной ситуации им на ум приходило почему-то только два варианта: увлечься женщинами, как Алеко Пушкина Земфирой или, глядя на Европу, на “цивилизованную” Францию, - романтикой “бодания” с властью. Ф. М. Достоевский:

“В глуши, в сердце своей родины, он конечно не у себя, он не дома. Он не знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях. Впоследствии, когда он скитается в тоске по родной земле и по землям иностранным, он, как человек бесспорно умный и бесспорно искренний, еще более чувствует себя и у чужих себе самому чужим. Правда, и он любит родную землю, но ей не доверяет. Конечно, слыхал и об родных идеалах, но им не верит. Верит лишь в полную невозможность какой бы то ни было работы на родной ниве, а на верующих в эту возможность, - и тогда, как и теперь, немногих, - смотрит с грустною насмешкой.

Ленского он убил просто от хандры, почем знать, может быть, от хандры по мировому идеалу, - это слишком по-нашему, это вероятно. Не такова Татьяна: это тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. Она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы. Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы. Это положительный тип, а не отрицательный, это тип положительной красоты, это апофеоза русской женщины, и ей предназначил поэт высказать мысль поэмы в знаменитой сцене последней встречи Татьяны с Онегиным”.

Онегин Пушкина пока ещё не пришел ко второму варианту, к “петрашевцам”, но он уже отправился в этот путь, - Ф. М. Достоевский:

(Онегин) “отправился с мировою тоской своею и с пролитою в глупенькой злости кровью на руках своих скитаться по родине, не примечая ее, и, кипя здоровьем и силою, восклицать с проклятиями: Я молод, жизнь во мне крепка, Чего мне ждать, тоска, тоска!