Роман Ключник - Террористическая война в России 1878-1881 гг.

В 1865 году у Достоевского чуть было не случилось ещё одно несчастье - к нему перешли долги умершего брата, и за долги пытались отобрать все его имущество. Спас его авторитет писателя, - Литературный фонд дал ему 600 рублей на погашение долгов. Чтобы избежать повтора ситуации и увеличить эффективность и быстроту написания литературных произведений, и, соответственно, и скорость поступления гонораров, Ф. Достоевский изменил технологию “производства”, ибо рука сильно не успевала за мыслью - и нанял стенографистку Анну Сниткину, которой он стал диктовать тексты. Таким способом он довольно быстро написал и издал в 1866 году знаменитый роман “Игрок”.

“ Стенографистка моя, Анна Григорьевна Сниткина, была молода и довольно пригожая девушка, 20 лет, хорошего семейства… при конце романа я заметил, что стенографистка моя меня искренне любит, хотя никогда не говорила мне об этом ни слова. А мне она всё больше и больше нравилась. Так как со смерти брата мне ужасно скучно и тяжело жить, то я предложил ей за меня выйти. Она согласилась, и вот мы обвенчаны. Разница в летах ужасная (20 и 44), но я всё более убеждаюсь, что она будет счастлива ”, - писал Ф. Достоевский.

До этого “служебного” романа с А. Сниткиной Достоевский в этом же году очень быстро написал и издал знаменитый роман “Преступление и наказание”, об идее которого Достоевский писал в письме издателю М. Каткову:

“Идея повести… - психологический отчет одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из университета, мещанин по происхождению, и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шаткости в понятиях поддавшись некоторым странным “недоконченным” идеям, которые носятся в воздухе, решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху… Старуха глупа, глуха, больна, жадна, берет жидовские проценты, зла…”.

Это произведение рассмотрим не с помощью каких-то “сверхмудрых” критиков, а с помощью самого автора и его “Дневника писателя”.

За словом “психологический” у Ф. М. Достоевского стоит такая потрясающая многомерная глубина, и учитывая очень короткие сроки создания этого интеллектуального творения, то приходится только удивляться и преклоняться перед гением Ф. М. Достоевского.

Этот роман - не просто талантливый психологический детектив, он имеет серьёзную философскую и идеологическую нагрузку, актуальную и сегодня и всегда. Достоевский показал всю опасность, - когда этот отщепенец-обособленец-нигилист дозрел в своем либеральном вареве до критической точки - до готовности переступить черту закона и юридического и нравственного, между добром и злом, и в этой ситуации он может уже легко и идеологически “обосновано” совершить преступление - как против личности, так и против власти, против государства - стать преступником. После такой внутренней работы-подготовки для проявления этого во вне дело остается за малым - за поводом, например, для Засулич - это наказание розгами её единомышленника, а для Раскольникова - это нищета и резкая необходимость в деньгах.

Таким образом, раскалывается человеческое сознание, пробегает трещина-раскол между совестью и безнравственностью, размывается понятие зла и настоящего добра, и остается в сознании нигилиста безнравственная злая часть. И этот внутренний раскол и преобладание зла в сознании затем проявляется и во вне между праведным поведением и преступным, и соответственно, общество раскалывается на порядочных, законопослушных и преступников и террористов. Мы наблюдаем как пробегает трещина раскола от сознания одного человека в общество. Поэтому Ф. М. Достоевский и дал “герою” фамилию - Раскольников. Достоевский в романе показывает различные варианты внутреннего раскола и преступления роковой черты - почти все действующие лица романа “Преступление и наказание” претупники: преступна в своей безжалостности Амалия Ивановна, преступен цинизм Лужина, преступил черту Мармеладов, похитив у родных последние деньги, и милая Соня Мармеладова - преступившая и торгующая своим телом ради прокормления семьи.

Эта тема давно вертелась в голове Достоевского, ещё со времен либеральных лекций ему В. Белинским:

“ “ - Да знаете ли вы, - взвизгивал он (Белинский) раз вечером (он иногда как-то взвизгивал, если очень горячился), обращаясь ко мне, - знаете ли вы, что нельзя насчитывать грехи человеку и обременять его долгами и подставными ланитами, когда общество так подло устроено, что человеку невозможно не делать злодейств, когда он экономически приведен к злодейству, и что нелепо и жестоко требовать с человека того, чего уже по законам природы не может он выполнить, если б даже хотел…”

Кругом меня были именно те люди, которые, по вере Белинского, не могли не сделать своих преступлений, а стало быть, были правы и только несчастнее, чем другие. Я знал, что весь русский народ называет нас тоже ”несчастными” и слышал это название множество раз и из множества уст. Но тут было что-то другое, совсем не то, о чем говорил Белинский, и что слышится, например, теперь в иных приговорах наших присяжных. В этом слове “несчастные”, в этом приговоре народа звучала другая мысль. Четыре года каторги была длинная школа; я имел время убедиться… Теперь именно об этом хотелось бы поговорить ”.

И теперь романом “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевский ответил Белинскому и его единомышленникам, и более того - в интригующей запоминающейся форме представил молодежи яркую воспитательную притчу, тем более, что и в жизни “Раскольниковых” становилось всё больше - Ф. М. Достоевский:

“ В Петербурге, две-три недели тому, молоденький паренек, извозчик, вряд ли даже совершеннолетний, вез ночью старика и старуху и, заметив, что старик без сознания пьян, вынул перочинный ножичек и стал резать старуху. Их захватили, и дурачок тут же повинился: “Не знаю, как и случилось и как ножичек очутился в руках”. И вправду, дейст вительно не знал. Вот тут так именно среда. Его захватило и затянуло, как в машину, в современный зуд разврата, в современное направление народное; - даровая нажива, ну, как не попробовать, хоть перочинным ножичком…

На западе Дарвинова теория - гениальная гипотеза, а у нас давно уже аксиома. На западе мысль, что преступление весьма часто есть лишь болезнь, - имеет глубокий смысл, потому что сильно различается, у нас же эта мысль не имеет никакого смысла, потому что совсем не различается - и всё, всякая пакость, сделанная даже червонным валетом, и та чуть ли не признается болезнью и - увы! - даже видят в этом нечто либеральное! Разумеется, я не про серьезных людей говорю (хотя много ли у нас серьезных-то людей в этом смысле?). Я говорю про улицу, про бездарную средину, с одной стороны, и про плутов, торгующих либерализмом, - с другой, и которым решительно всё равно, только чтобы было или казалось либерально ”.