Лев Гумилев - Величие и падение Древнего Тибета

Но всякий успех имеет свою оборотную сторону. В армию и в страну влились новые солдаты и подданные. Они были согласны принять на себя долю военных тягот и государственных забот, но только за соответствующую долю благ. И тут они успеха не имели, ибо знать не склонна была делиться с побежденными. Антагонизм между аристократией и народом должен был возникнуть неминуемо, а тогда естественным вождем народа мог стать цэнпо, также утесненный знатью. [36] Вспомним «Одиссею»: народ защищает царя, оскорбленного знатью. Очевидно, не случайно был умерщвлен победоносный Намри, [37] Богословский В. А., с. 36. а при его сыне Сронцангамбо [38] Согласно тибетской версии царского генеалогического древа, Сронцангамбо был тридцатый цэнпо, наследовавший свою должность. Следовательно, за период с 420 по 580 г., т. е. за 160 лет, сменилось 29 правителей и на каждого в среднем приходится 5.5 года. Это могло быть лишь в том случае, когда престол находился в руках фрондировавшей знати, менявшей своих ставленников по своему произволу. Китайская версия (Иакинф (Н. Я. Бичурин), с. 130) считает его шестым цэнпо, вероятно вследствие меньшей осведомленности. Хронология в обоих случаях отсутствует до VII в. Даже дата рождения и вступления на престол Сронцангамбо не может быть установлена. См.: Кузнецов Б. И. Тибетская летопись «Светлое зерцало царских родословных», Л., 1961, с. 73–74. «подданные его отца возмутились, подданные матери восстали, родственные шанг-шунги Чжо-сум-па, Ньяк-ньи-таг-па, Конг-по, Ньян-по — все восстали». [39] Богословский В. А., с. 36. Это очень похоже на гражданскую войну, в которой принимали участие разные группировки и племена.

Восстание все-таки потухло, и порядок был восстановлен, но умный и энергичный Сронцангамбо [40] Правописание тибетских имен до сих пор тибетологами не установлено. У разных переводчиков одно и то же имя пишется по-разному. Иногда основой является транслитерация, иногда транскрипция, иногда фонетическая запись с того или иного диалекта, а иногда даже китайская трансиероглифизация. Так, упомянутое нами имя пишется у Е. Шлагинтвейта (Schlagintweit E. Die Konige von Tibet, Munchen, 1886) Srong-btsan sgam-po; у А. Франке (Francke A. A History of Western Tibet) — Shrong tsan sgampo; у Демевиля (Demieville P. Le Concile de Lhasa, Paris, 1957) — Sron-bcan-sgam-po; у Б. И. Кузнецова (Тибетская летопись «Светлое зерцало царских родословных») — Сронцангамбо; у В. А. Богословского («Очерк истории…») — Сонг-цэн-гам-по и, наконец, у Бичурина, переводившего с китайского языка (История Тибета и Хухунора), — Цицзун Лунцзянь. Здесь приведены отнюдь не все варианты произношения и написания, и сложность цитирования многочисленных авторов возрастает при отсутствии единого принципа орфографии из-за необходимости приводить цитату точно. Поэтому в нашем повествовании не будет выдержана та или другая система воспроизведения имен. В наиболее ответственных случаях в подстрочных примечаниях будут даны разночтения, имеющие значение для понимания текста и сверки его с источником-переводом. сделал выводы, весьма важные не только для него самого, но и для его подданных. Он обратил внимание на общину нищих бритоголовых монахов, проповедовавших странное учение о пустоте и неделании. И он не ошибся: буддизм оказался силой, которая, утвердившись в Тибете, превратила его потомков из цэнпо в царей.

Буддийские проповедники начали проникать в Срединную Азию уже в первые века новой эры, но в VII в. их энергия и настойчивость выдвинули их на первое место среди соперничавших в то время религиозных систем. Прежде чем говорить о роли и значении буддистов в эту эпоху, бросим беглый взгляд на характер самой буддийской общины и на те цели, которые она преследовала.

Вообще в VI и особенно в VII в. буддизм проявлял исключительную активность в Китае, Тибете и Средней Азии, прокладывая себе путь не столько как религиозная идея, сколько как социальная и политическая группировка. Буддийская философская доктрина была слишком сложна для того, чтобы увлекать за собой массы, но буддийскую общину представляла группа людей решительных и энергичных, которая умела заставить считаться с собой. За время своего существования она трансформировалась до неузнаваемости.

Первоначальный буддизм был одной из индийских философских школ с ярко выраженной атеистической окраской [41] Щербатской Ф. И. Буддийский философ о единобожии //Записки Восточного отделения ИРАО. 1906, т. XVI. и никакого политического значения не имел.

В I в. этот первоначальный буддизм был преобразован Нагарджуной, объявившим, что излагает более полное и совершенное учение Будды, добытое им у змей, которым Будда также проповедовал и даже более пространно, чем людям. Философский смысл новой секты, махаяны, заключался в учении о нирване, но важно другое: в новой секте центральное место вместо архата и Будды занял бодисатва, спаситель мира. В системе буддизма бодисатва есть существо, достигшее степени совершенства Будды, но еще не ставшее Буддой, потому что призвание бодисатвы — наставить страдающее человечество и помочь ему избавиться от мук. Будучи выше архата, остающегося просто человеком, и ниже Будды, находящегося вне пределов досягаемости, бодисатва, обладающий одновременно сверхчеловеческими качествами и доступностью, в глазах масс становится главным объектом почитания и поклонения, занимая место туземных богов, изгоняемых буддизмом.

В системе буддизма мир делится на две неравные части: монахи буддийской общины и все остальные. Солью земли признаются только монахи, так как они стали на «путь», выводящий их из мира суетного (сансары) к вечной пустоте (нирване). Монахи не должны работать и вообще действовать, так как действие есть порождение страсти и ведет к греху. Кормить, одевать и защищать монахов обязаны миряне, эта «заслуга» поможет им в следующем перевоплощении стать монахами и вступить на «путь». Естественно, чрезмерное увеличение общины монахов противоречило ее интересам, так как если бы все стали монахами, то кормить их было бы некому. Но эта опасность не грозила индийскому буддизму. Ни брамины, гордые своими знаниями и привилегиями, ни раджи, увлеченные роскошью, войнами и почестями, ни крестьяне, кормящие свои семьи и возделывающие поля, не стремились бросить свои любимые занятия во имя «пустоты», к которой должен стремиться буддийский монах. В буддийскую общину шли люди неудовлетворенных страстей, не нашедшие себе места в жизни и применения своей деятельной природе. Став буддистами, они отвергали жизнь, обидевшую их, и страсти, обманувшие их; во имя провозглашенной пассивности они развивали бешеную активность, и наконец в этой роли они нашли себе применение.