Борис Соколов - Тайны финской войны

Тут Сталин прервал поток штерновской лести: «Прямо чудесный, счастливый человек! Как это мог бы сделать один я? И авиация, и артиллерия…»

Григорий Михайлович сделал вид, что не почувствовал иронии: «Товарищ Сталин, только вы, при вашем авторитете в «стране, могли так необыкновенно быстро поставить все на службу победе. И поставили, и нас подтянули всех, и послали лучшие силы, чтобы скорее одержать эту победу. Это же факт, что мы использовали артиллерию, как вы нам говорили, за авиацию вы нас били очень крепко, и авиация резко подняла свою работу, начав действовать, как вы указали, и все прочее, ведь все здесь это знают, было именно так, как я сейчас сказал». Холопское унижение, однако, не спасло Штерна от расстрела в октябре 1941–го по ложному обвинению в заговоре в пользу Германии.

Генеральное наступление на линию Маннергейма началось 11 февраля после 3–часовой артиллерийской подготовки. Из‑за нелетной погоды не удалось использовать авиацию. Лишь на третий день ожесточенных боев 123–я стрелковая дивизия 7–й армии достигла прорыва глубиной 4 км в районе Ляхде.

Н. Д. Яковлев, будущий маршал артиллерии, а в то время занимавший должность начальника артиллерии Киевского особого военного округа, побывал на Карельском перешейке во время февральского наступления. Он был потрясен малой результативностью огня многочисленной советской артиллерии. В мемуарах Николай Дмитриевич по этому поводу писал: «С удивлением знакомился с ведомостями о расходе боеприпасов… Войска расходовали боеприпасы так, как им этого хотелось, при этом совершенно не учитывая, соответствует ли калибр орудий важности целей на поле боя… Словом, нашим артиллеристам нужно было еше учиться воевать». Вскоре после окончания войны Яковлевым и другими артиллеристами для наркома обороны был составлен специальный доклад, где подчеркивалось нелепое, пустое расходование снарядов:

«Артчасти ведут безудержный огонь без достаточной разведки целей, не достигая нужного результата. Один 116–й артполк расстрелял с 30 ноября 17 700 152–мм выстрелов (72 вагона). Относительный расход самых тяжелых калибров часто превышает расход дивизионной и полковой артиллерии. Например, 316–й артиллерийский дивизион большой мощности израсходовал 18 декабря 1939 года по шестьдесят снарядов на 280–мм мортиру, а за этот же день в 123–й стрелковой дивизии на полковую и дивизионную пушку израсходовано 18 выстрелов, а на 45–мм пушку — 9 выстрелов. В том же дивизионе и в 455–м артполку подавались команды на беглый огонь из 280–мм мортир и 152–мм пушек — гаубиц образца 1937 года. Бывали случаи, когда общевойсковые начальники требовали вести ночью беспокоящий огонь из 280–мм мортир по дорогам. Отношение к экономии и сбережению артвыстрелов в войсках пренебрежительное».

На совещании по итогам финской войны в апреле 1940 года этот призыв к экономии, разумному расходованию боеприпасов не встретил, однако, поддержки у Сталина. У него произошел замечательный диалог с В. И. Чуйковым. Василий Иванович заметил:

— Когда мы говорим об автоматическом огне, забываем о расходе боеприпасов. Я сам испытывал ППД (пистолет — пулемет Дегтярева. — Б. С.) — это прекрасный пулемет. Когда стреляешь одиночным огнем, очень метко получается, как только автоматический огонь — все идет вверх.

— А вы как финны, отсюда стреляйте, — посоветовал Сталин. И добавил: — Если мало боеприпасов расходовали, то много людей расходовали. Тут надо выбирать одно: либо людей надо пожалеть, но тогда не жалеть снарядов, патронов, либо жалеть патроны и снаряды, тогда людей будете расходовать. Что лучше?

Чуйков попробовал примирить обе альтернативы:

— Лучше стрелять метко и попадать в цель.

Сталин взорвался:

— Неверно, это старо. Если бы наша артиллерия стреляла только по целям, до сих пор бы воевали. Артиллерия выиграла, что она в один день 230 тысяч снарядов положила. Ругали их за это, а я ругал, в свою очередь, почему не 400 тысяч, а 230. Если каждый 20–й снаряд попадал в кого‑либо, хотя бы в избушку, это большое дело, если из 99 каждый сотый снаряд попадал, это уже замечательно, вы разрушили тыл, не дали развивать оборонительных сооружений, не давали возможности делать подвоз людям, которые защищали войну. И мы оглушили армию. Вы знаете, что довольно значительная часть финнов с ума сошла от артиллерийских снарядов, и специальные отделения в госпиталях Финляндии были открыты для людей, которые потеряли рассудок. Вот что значит артиллерия. Никогда снарядов в современной войне нельзя жалеть и патронов нельзя жалеть. Если будем жалеть — это преступление. Если не будем жалеть снарядов и патронов, тогда мы людей сохраним и выиграем войну в пять раз раньше.

— Но когда я выпустил 10 тысяч снарядов на шведский корпус (состоявший из 2 батальонов. — Б. С .), — возразил Чуйков, — то тут же последовал запрос, почему так много израсходовали снарядов.

— От кого запрос? — осведомился Сталин.

— От начальника Генерального штаба.

— Неправильно, — сказал Сталин. — Начальник Генерального штаба не понял сути современной войны.

— Имеется запрос от начальника Генерального штаба, почему такой большой расход снарядов, — продолжал Чуйков, быстро сориентировавшись, куда ветер дует. — А я считаю, что надо было бы больше выпустить снарядов по шведскому корпусу.

— Надо было 40 тысяч снарядов пустить, — на этот раз поддержал командарма Сталин. — Если бы вы пустили снарядов больше, мы бы выиграли войну в феврале. А это чего стоит выиграть войну на месяц раньше? Миллиард. И сколько человеческих жизней можно было бы сохранить. Что такое снаряд — это чепуха. Вот как надо смотреть, если иметь в виду современную войну, потому что дело решает артиллерия. Вы говорили, что нужно много стрелков. Чего они, бедняги, могут дать? Они без артиллерии пропадут.

Та же тема возникла и во время выступления на совещании К. А. Мерецкова. Кирилл Афанасьевич рассказал байку о якобы построенных финнами санаториях, где лечились солдаты и офицеры, от воздействия советской артиллерии и авиации заболевшие расстройством психики. И рассуждал:

— Танки исключительно доблестно вели себя в бою, но некоторое замешательство у нас с ними было. Мы неправильно ориентировались на потери. У нас был лозунг, что нужно завоевывать победы с малой кровью. Это очень хорошо. Но нельзя завоевывать вовсе без потерь.

— С малой кровью, но с большим расходованием снарядов, — уточнил Сталин.

— Это верно, — согласился Мерецков.

Кто же был прав в этом споре? Казалось бы, против мнения: чем больше выпустишь снарядов, тем меньше потеряешь людей — возражать трудно. Однако все дело в том, как именно расходовать снаряды. Когда из 280–мм мортир стреляют по воробьям, когда стреляют не по целям, а по площадям и ведут всего — навсего беспокоящий огонь, да еще крупным калибром, — толку от этого наступающей пехоте и танкам никакого. Советская артиллерия из‑за плохой разведки целей основную массу снарядов расходовала во время артподготовки на стрельбу именно по площадям. Боеприпасов для поражения выявленных уже в наступлении целей не оставалось. А 152–мм и 203–мм гаубицы могли разбивать сеющие смерть доты только при стрельбе прямой наводкой. Вот почему потери в людях были исключительно велики. Линию Маннергейма ведь прорвали не мощью артиллерии и авиации, а большой кровью пехотинцев и танкистов.