Андрей Андреев - Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Поразительное сближение самых разных персонажей барской Москвы мы находим в письме К. Н. Батюшкова к Н. И. Гнедичу (февраль 1810 г.). «Сегодня ужасный маскерад у г. Грибоедова <���Алексея Федоровича. — А. А.>, вся Москва будет, а у меня билет покойно пролежит на столике, ибо я не поеду <���…> Я гулял по бульвару и вижу карету; в карете барыня и барин, на барыне салоп, на барине шуба, и на место галстуха желтая шаль. „Стой“. И карета „стой“. Лезет из колымаги барин. Заметь, я был с маленьким Муравьевым <���Александром, братом Никиты и, как и его брат, будущим декабристом. — АА.>. Кто же лезет? Карамзин!» [357] Батюшков К. Н. Сочинения. СПб., 1886. Т. 3. С. 77.

Вот в таком городе, где можно было пренебречь маскарадом у Грибоедовых, гулять с Муравьевым и случайно повстречать на бульваре Карамзина, жили и учились своекоштные студенты Московского университета. Много ли времени занимала в их жизни учеба? Николай Тургенев пишет, что по обыкновению он посещает в день пять лекций, три часа до обеда и два часа после. В обеденный перерыв Тургенев, как и другие студенты, заходит в близлежащие кондитерские и кофейные дома; его любимая кофейня Мурата находится на полпути между домом и университетом, у Ильинских ворот. Впрочем, он охотно заглядывает сюда и в лекционные часы и здесь же замечает профессора Мерзлякова, который вместо того, чтобы читать лекцию, проводит время в компании своих товарищей. Хорошим обедом в Бацовом трактире между Охотным рядом и университетом заканчиваются «мировоззренческие» ссоры между бойким П. Я. Чаадаевым и его строгим опекуном кн. Д. М. Щербатовым. Кофейные дома и трактиры, примыкавшие к университету, подчас становились местом, где профессора и своекоштные студенты обсуждали различные злободневные проблемы политической и культурной жизни (так, упомянутый нами Мерзляков рассуждал об оратории Гайдна «Сотворение мира», премьера которой в Москве оставила глубокое впечатление у публики). Вообще, судя по дневнику Тургенева, нельзя сказать, чтобы он часто ходил на лекции. Еще более замечателен «Дневник студента» С. П. Жихарева, где о содержании занятий нет ни слова, зато видно, что автор все свободное время проводит в театре, не пропуская ни одного спектакля.

Определенную небрежность в посещении лекций у многих студентов-дворян можно извинить тем, что в отличие от казеннокоштных студентов, они имели возможность пополнять свои знания из широкого круга прочитанных ими книг. Именно в начале XIX века у совсем еще молодых людей, и притом студентов университета, появляются крупнейшие в Москве личные библиотеки (К. Ф. Калайдович, П. Я. Чаадаев). Многие книги молодые люди получают по почте непосредственно из Европы. Петр Чаадаев, «только вышедши из детского возраста, сделался известен всем московским букинистам и вошел с сношения с Дидотом <���известный французский издатель. — А А.> в Париже». На московских книжных развалах собирал свою замечательную коллекцию книг и рукописей Константин Калайдович, так что потом мог делать личные дары в библиотеку Общества истории и древностей российских. Заметим, что среди крупнейших библиотек Москвы были и собрания университетских ученых, которыми могли пользоваться студенты: замечательные книжные собрания были у профессоров П. И. Страхова, Ф. Г. Баузе, И. А. Гейма, Р. Ф. Тимковского и др.

Чтение новых книг было одной из существенных сторон образования, которое получали воспитанники благородного пансиона. В самом пансионе была превосходная библиотека, составленная из пожертвований родителей и профессоров; Антонский выписывал для нее несколько литературных журналов (например, «Вестник Европы»), в т. ч. и иностранных («Revue Encyclopédique» из Парижа). Впрочем, он же следил за характером чтения, и обнаруженные в пансионе новомодные романы, которые Антонский считал легковесными, пустыми и портящими нравы, подлежали сожжению. Воспитанники читали за чаем, обедом, ужином; принести за стол книгу даже вменялось в обязанность. «Антонский всегда ходил позади во время нашего обеда. Случалось иногда, что вдруг из-за спины читателя протягивается рука и берет книгу: если это было дозволенное чтение, то книга тут же возвращается; но если это был роман, она исчезала навеки!» [358] Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. С. 72.

Московские студенты были превосходно знакомы как с новинками книжного рынка, так и с литературной классикой века Просвещения. Степан Жихарев заучивал наизусть новые стихи Жуковского и прозу Карамзина. Николай Тургенев читает в оригинале Делиля, Мольера, Гольдсмита, Попа, «Новую Элоизу» Руссо, популярную книгу Бартелеми «Путешествие молодого Анахарсиса» (из последней книги он делает выписки о сравнении республиканского и монархического строя, которые отвечают на уже тогда волнующие его политические вопросы). Наиболее сильно увлечен он произведениями Вольтера. Среди своих приятелей он в этом не одинок, что показывает упоминаемый им разговор в кофейне о Вольтере, в котором Тургенев защищал французского философа вместе со своими пансионскими друзьями Масленниковым и Дашковым. (Через два с половиной десятилетия, когда приговоренный к смертной казни Тургенев будет жить в эмиграции, оставя почти всякую надежду вернуться на родину, Д. В. Дашков займет место министра юстиции в российском правительстве.)

Для Дашкова сочинения Вольтера с 15 лет были настольной книгой. Среди других его любимых авторов — Расин, Корнель, Шенье. Дашков не ограничивается изучением только новой европейской литературы, летом в деревне он штудирует трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида и кроме того принимается за девятитомную «Естественную историю» Бомера [359] Письма Д. В. Дашкова к Н. Ф. Грамматину за 1805–1808 гг. // Библиографические записки. 1859. № 9. С. 257–263. . Эта тяга молодых дворян 1800-х годов к науке и литературе была в определенной мере общей и подготовила, к примеру, взрыв читательского интереса, с которым в следующем десятилетии были встречены тома «Истории государства Российского» Карамзина. Так, корреспондент Дашкова, его пансионский товарищ Н. Ф. Грамматин еще с университетских лет изучает древнерусскую литературу и впоследствии станет одним из первых исследователей «Слова о Полку Игореве». А. С. Грибоедов, по воспоминанию современника, «прилежно занимался русскими древностями; летопись Нестора была его настольной книгой». Начало исторических занятий Грибоедова мы можем смело отнести к студенческим годам.

Многие студенты активно участвовали в деятельности научных обществ при университете: при Обществе истории и древностей российских помощником библиотекаря работал К. Ф. Калайдович, Алексей Перовский делал сообщения на собраниях Общества испытателей природы, на этих же собраниях бывал Н. Тургенев, а тот же Калайдович вместе с директором общества профессором Фишером фон Вальдгеймом в летних экспедициях обозревали окрестности Москвы и даже обнаружили здесь минерал лабрадор и новый сорт глины. Тринадцатилетний М. Н. Муравьев, поступив в университет в надежде усовершенствовать свои познания в математике, через год вынужден оставить его, не удовлетворившись уровнем преподавания, чтобы основать собственное общество по изучению математических наук. Глубокий интерес к философии отличал П. Я. Чаадаева и его друзей. К восемнадцатилетнему возрасту им были прочитаны все основные труды Канта, а И. Д. Якушкин впоследствии в деревне приятно проводил время, читая курс лекций по философии своего университетского профессора И. Т. Буле.