Андрей Андреев - Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Еще одна черта времяпровождения многих дворян-студентов, связывавшая университет с повседневной жизнью Москвы, относилась к «служебным обязанностям» молодых людей. Дело в том, что многочисленные родственные и приятельские связи позволяли родителям записывать детей в совсем еще юном возрасте на статскую службу в Москве, а именно в московские архивы Сената и Коллегии иностранных дел. Должность при архивах не отнимала у молодых людей много времени, позволяла, например, параллельно слушать лекции в университете и при этом гарантировала своевременное получение чина и легкое продвижение по начальным ступеням служебной лестницы.

Через архивную службу прошли такие воспитанники университета допожарного времени, как Н. Тургенев, Д. Дашков, А. Боровков и др. После указа от 6 августа 1809 года, предписавшего всем служащим чиновникам сдавать университетские экзамены для получения следующего чина, напротив, многие «архивные юноши», желая получить асессорство, потянулись на учебу в университет. Среди москвичей у этой службы была устойчивая репутация «синекуры». Так, когда студент Жихарев приходит к инспектору благородного пансиона А. А. Прокоповичу-Антонскому просить о выдаче ему аттестата, тот немедленно спрашивает его: «Небось туда же в дармоеды-та, в иностранную коллегию?» Другой студент, Грибоедов, по этим же причинам относился к такого рода службе крайне отрицательно (как мы помним, именно в «архивные юноши» зачислил он Молчалина). С ним солидарен Н. Тургенев, который свои нечастые посещения службы сопровождает дневниковыми записями, где возмущается ее неустройством и бессмысленностью: «Вчера был я в Архиве и занимался перетаскиванием столбцев из шкапов в сундуки. Какой вздор!.. Там есть еще переводчики, которые не переводят, а переносят, следственно из переводчиков делаются переносчиками и перевозщиками» [360] Тургенев Н. И. Указ. соч. С. 75. . Новое отношение к службе, в которой молодые люди не просто ищут средство для продвижения вверх по чинам, а хотят видеть смысл и пользу (служить «делу, а не лицам»!), также в высшей степени характерно для поколения декабристов.

Таким образом, среди студентов Московского университета начала XIX века мы видим лучших представителей дворянства новой генерации — широко образованных, интересующихся наукой, неравнодушных к судьбе Отечества. Их времяпровождение еще не выходило за рамки общесословного поведения, но новые знания заставляли задуматься и переосмыслить свое положение в жизни [361] Для иллюстрации приведу следующий пример: однажды (1810 г.) выпускник благородного пансиона Иван Петин и его друг, воспитанник попечителя университета М. Н. Муравьева, Константин Батюшков вечером решили поехать на бал и отужинать в Дворянском собрании. «Проезжая мимо Кузнецкого моста, — пишет Батюшков, — пристяжная оторвалась, и между тем как ямщик заботился около упряжки, к нам подошел нищий, ужасный плод войны, в лохмотьях, на костылях. „Приятель, — сказал мне Петин, — мы намеревались ужинать в собрании; но лучше отдадим серебро наше этому бедняку и возвратимся домой, где найдем простой ужин и камин“. Сказано — сделано. Это безделка, если хотите, но не надобно ее презирать. От малого пожертвования до большого один шаг». — Батюшков К. Н. Воспоминание о Петине // Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 402. . В их формирующемся мировоззрении была создана плодородная почва для патриотического подъема, охватившего молодежь в 1812 года, их неравнодушие к судьбам родины вело их и дальше по пути раздумий, завершившемся созданием декабристских тайных обществ, первоначальные контуры которых уже обозначились во многих университетских дружеских связях.

Со студенческих скамей допожарного Московского университета вышло немало замечательных людей, оставивших свой след в истории России, будущих писателей, поэтов, деятелей декабристского движения. Их университетские знакомства, общность юношеских устремлений, игравшие более или менее значительную роль в разные моменты истории, до сих пор не разрабатывались подробно исследователями. Между тем верность университетской дружбе многие студенты пронесли через всю жизнь: в 1850 г. П. Я. Чаадаев с радостью откликается на просьбу об услуге от своего «старейшего товарища» Ф. И. Прянишникова, с которым они не виделись 40 лет. Приятельский союз И. Д. Якушкина, братьев Чаадаевых и князя И. Д. Щербатова, перешедший из стен университета в Семеновский полк, положил начало офицерской артели, ставшей ядром одного из первых обществ декабристов [362] Андреев А. Ю. К истокам формирования преддекабристских организаций: будущие декабристы в Московском университете // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1997. № 1. С. 21–34. .

Особой формой объединения студентов были литературные кружки, где юноши пробовали свои силы в изящной словесности. Они составляли еще одну сторону жизни студенчества, связанную с изданием собственных журналов и литературных сборников, творческими поисками при создании собственных произведений, мечтой о поэтической известности, через которую прошли многие воспитанники. Череда их открывается Жуковским и заканчивается Грибоедовым, включая имена хотя и менее крупных, но тем не менее занявших свое место в литературе писателей.

Наиболее значительный литературный кружок в допожарном университете сформировался вокруг поэта А. Ф. Мерзлякова. В течение своей жизни А. Ф. Мерзляков несколько раз оказывался в центре московских кружков, обладавших значительным влиянием на литературный процесс своего времени. В 1801 г. вместе с Андреем Тургеневым и Жуковским он основывает Дружеское литературное общество, деятельность которого была важным в развитии русской поэзии шагом вперед от рубежей, достигнутых в конце XVIII в. Карамзиным [363] Лотман Ю. М. А. С. Кайсаров и литературно-общественная борьба его времени // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 63. Тарту, 1958. С. 23. . В середине 1805 г. Мерзляков — постоянный посетитель дружеских собраний московских литераторов (например, в доме Воейкова на Девичьем поле), где вокруг него собирается круг единомышленников, которые ориентировались в поэзии на стиль Мерзлякова, сознательно отталкивавшегося от поэтики Карамзина в сторону высоких поэтических жанров, оды и сатиры, с его несколько утяжеленным славянизмами языком, повышенным вниманием к античным и славянским древностям как источнику стиха. Среди этих литераторов можно назвать Н. Ф. Грамматика, Ф. Ф. Иванова, М. В. Милонова, 3. А. Буринского. В равной степени эстетике, исповедуемой в кружке Мерзлякова, было чуждо и формирующееся «ложноклассическое» направление поэзии, намеренно архаизирующее язык, представителями которого в Москве были такие одиозные фигуры, как граф Хвостов и П. И. Голенищев-Кутузов. Таким образом этот кружок придерживался собственной позиции в литературных спорах своего времени, выражая взгляды, характерные для поэтов-разночинцев той поры, идеал которых был по-прежнему связан с именем Ломоносова [364] Лотман Ю. М. Мерзляков как поэт // Его же. Избранные статьи. Таллинн, 1992. Т. 2. С. 230. .