Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

В салоне Фроловых Станкевич и его друзья познакомились с тридцатилетним профессором Берлинского университета Карлом Вердером, общение с которым также открыло новую страницу в их берлинской жизни, что неудивительно, поскольку Вердер вел в университете курсы лекций по гегелевской философии, представлявшей главный магнит для его русских слушателей. Его преподавательский талант высоко ценили все берлинские студенты. Один из них вспоминал: «Вердер вдохновлял нас собственной страстью к предмету, той смесью философии и поэзии, которая, правда, позже уступила место строгой научности; однако, подобно тому, как Гегель наглядно пояснялся нам через Гёте и Шиллера, то и стихотворения обоих представлялись нам в новом свете по их глубине мысли, что воспитывало юношество, и я приводил с собой к Вердеру многих товарищей по учебе, которые затем надолго оставались его слушателями. При этом Вердер обладал блестящей речью и умел погружаться в душу Спинозы или Лейбница для того, чтобы прояснить их учение; менее ему удавалось это с Кантом и Фихте, для чего сам он был слишком гегельянцем» [587] цит по : Ziegengeist G. Neue Zeugnisse über Turgenew und den «russischen Kreis» in Berlin (1838–1840) // Zetischrift für Slavistik. 1987. Bd. 32. № 3. S. 386. .

Сходные впечатления вынес от первого знакомства с Вердером и Станкевич: «Вердер молод, пылок, охотно советует; к нему можно придти на дом и спрашивать». Действительно, очень скоро учеба русских студентов у профессора переросла рамки лекций и превратилась в регулярное личное общение, а осенью 1838 г. Грановский переехал в дом на Kronenstraße, 47, где жил Вердер. Их приватные беседы касались «Логики» и «Философии права» Гегеля [588] Čarli G. Russische Reisende und Studiosi in Berlin. Mitte bis Ende der 30er Jahre des 19. Jahrhunderts // Zeitschrift für Slavistik. 1987. Bd. 32. № 4. S. 541. . Прекрасной характеристикой взаимоотношений Вердера с русскими студентами служит его сохранившееся письмо к Грановскому, написанное в середине сентября 1838 г. Отвечая на сетования Грановского о невозможности свободно говорить по-немецки, Вердер восклицает: «Да будем же мы все говорить одним языком — языком человечества, доброго, исполненного надежд, терпеливого, ненасильственного! Общий дух, который нас ведет, развяжет нам речь — а Вам также и немецкую». Он восхищен дружбой Грановского и Станкевича и обещает дальше воспринимать их «как одного человека» [589] Ziegengeist G. Op. cit. S. 390. . Не менее теплыми станут впоследствии отношения Вердера и с И. С. Тургеневым, М. А. Бакуниным и другими русскими студентами начала 1840-х гг. (см. ниже), для них всех он будет едва ли не ключевым профессором Берлинского университета за весь период обучения.

Пока же, в зимнем семестре 1837–1838 гг. Станкевич, Неверов и Грановский выбрали для себя основными лекции двух университетских профессоров, посещая у Вердера курсы логики и метафизики, а также историю новой философии от Декарта до современности, и у Ранке курс новейшей истории, начиная с XVIII столетия. Станкевич писал об этих занятиях как о «таких сокровищах, над которыми нам придется работать до кровавого пота, потому что заниматься не значит только ходить на лекции. Представьте, что нам придет думать над логикою, читать Декарта, Лейбница, Фихте и проч. — А над новою историей, читать источники — безделица? Философия и современный мир — вот два господствующих занятия на нынешний семестр » [590] Переписка Н. В. Станкевича. С. 160–162. .

Кроме того, в том же зимнем семестре друзья посещали лекции по истории искусства, слушали курс философии права, который читал известный берлинский профессор Э. Ганс (после его смерти в 1839 г. Неверов посвятил ему некролог, опубликованный в «Отечественных записках», в котором описал идеальные черты университетского ученого, способного «возбуждать в слушателях живой интерес ко всему, что составляет достоинство человека» [591] Отечественные записки. 1839. № 6. Отд. II С. 41. ).

После напряженного семестра на весну и лето 1838 г. были запланированы путешествия. Грановский, получивший от Министерства народного просвещения разрешение на продление своей командировки еще на один год, в начале апреля выехал в Дрезден, Прагу и Вену для работы с источниками и изучения славянских языков. Неверов тогда же ожидал ответа на письмо, направленное им попечителю Московского университета графу С. Г. Строганову, с просьбой о принятии «в число кандидатов, приготовляющихся к профессорскому званию, для получения кафедры истории, с назначением со стороны Московского университета в течение двух годов содержания, по примеру прочих» [592] Петров Ф.А. Формирование системы университетского образования в России. Т. 4. Ч. 1. М., 2003. С. 451. . Однако его прошению было отказано из-за отсутствия вакансий, поэтому Неверов, готовившийся уже было все лето провести в Берлине за занятиями, в начале мая отправился вместе со Станкевичем в путешествие по Германии. Первоначально друзья хотели остаться в Саксонии, но по совету врача Станкевича из Дрездена повернули на юго-запад и отправились на Рейн. По дороге они, конечно, не миновали Веймара, где посетили дом Гёте [593] См. очерк Неверова «Дом Гёте в Веймаре», опубликованный им в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду» от 1 января 1839 г. . В курортном городке на Рейне Бад Эмсе в конце июня произошла их встреча с двадцатилетним И. С. Тургеневым, которого Станкевич знал еще по учебе в Московском университете. Этой встрече суждено было положить начало новому этапу жизни кружка: в Тургеневе, собиравшемся зимой слушать лекции в Берлинском университете, Станкевич и Неверов сразу нашли «милого и приятного товарища», о чем сообщали Грановскому и радовались расширению своих рядов [594] Ziegengeist G. Op. cit. S. 390. .

Вернувшись в Берлин, Станкевич и Тургенев 24 октября 1838 г. одновременно записались в студенты (в матрикулярной книге их записи идут одна за другой) и вместе слушали университетские лекции в течение еще одного семестра [595] В упомянутом выше мемуарном очерке о Станкевиче И. С. Тургенев пишет: «В течение зимы я довольно часто видался с Станкевичем, но не помню, чтобы мы вместе ходили на лекции: он брал privatissima у Вердера — а в университет не ходил», и затем повторяет, что во время своего пребывания в Берлине еще «не добился доверенности или расположения Станкевича» ( Тургенев И. С. Собрание сочинений. Т. п. М., 1956. С. 229, 231). Тургенев, который субъективно хотел показать, что складывание их настоящей дружбы со Станкевичем относится к пребыванию в Италии, по-видимому, здесь не точен: они бывали вместе в университете, что показывает хотя бы их совместная запись в матрикулы, а Станкевич ходил в зимнем семестре 1838–1839 гг. на лекции (см. ниже); кроме того, Неверов в своих воспоминаниях также однозначно причислял Тургенева к их берлинскому кружку (Неверов Я. М. Указ. соч. С. 347; см. также следующее примеч.). . Тургенев некоторое время жил в одном доме с Неверовым, который ввел его тогда же в салон Фроловых и познакомил с Фарнхагеном фон Энзе. Не прерывалось и постоянное общение с возвратившимся в Берлин Грановским (хотя по состоянию здоровья тот вынужден был искать себе новую квартиру поближе к университету), так что осенью 1838 г. интеллектуальная жизнь «берлинского кружка» Станкевича продолжилась с новой силой [596] И. С. Тургенев в воспоминаниях Я. М. Неверова // Русская старина. 1883. Т. 40. № 11. С. 417–419. .