Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

После приезда Шеллинга в Берлин первым из русских его навестил Бакунин, передав поклон от А. П. Елагиной, с которой философ прежде виделся в Карлсбаде. Их беседа продолжалась около получаса, Шеллинг интересовался занятиями Бакунина в Берлинском университете и пригласил к себе на лекции, а также к более близкому знакомству. 15 ноября 1841 г. состоялась первая лекция Шеллинга в Берлине, запись которой, сделанная Катковым, в переводе на русский язык была вскоре опубликована в России [615] Отечественные записки. 1842. № 2. Смесь. С. 65–70. . Свежее впечатление от этой лекции передает письмо Бакунина: «Очень интересно, но довольно неопределенно и даже не совсем по душе, однако этого теперь я не хочу заключать — я буду его беспристрастным слушателем» [616] Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. Т. 3. С. 78. . русские студенты обсуждали эту лекцию дома у Бакунина вместе с их немецкими приятелями. Начало курса обещало схватку между новой «философией откровения», которую собирался читать Шеллинг, и гегелевской диалектикой, к представителям которой относилось большинство берлинской профессуры.

Наибольшее влияние среди русских слушателей курс Шеллинга оказал на М. Н. Каткова, который, как и Бакунин, постарался сблизиться с профессором, был принят в его доме и даже ухаживал за дочерью Шеллинга [617] Копылов А. Боденштедт и Катков // Русский вестник. 1889. № 8. С. 254. . Эти лекции дали, наконец, Каткову выход из давно нараставшего кризиса философского мировоззрения, ощущения, что гегельянцы «застряли в одной форме, формальничают и ворочают категориями, а в сущности выходит мыльный пузырь». «Шеллинговы лекции имеют для меня великое значение, — писал Катков брату. — Я слушал их с жадностью: столько глубокого, оригинального, поучительного! У меня открылись глаза на многое, на что прежде были закрыты… Я много трудился за Шеллинговыми лекциями и владею теперь лучшей тетрадью в Берлине, так что у меня со всех сторон выпрашивают ее для изучения…» [618] Письма М. Н. Каткова… С. 163, 169. . в России этот его конспект по «философии откровения» также вызвал немалый интерес: о нем, например, упоминал А. И. Тургенев в письме к П. А. Вяземскому. Глубокое увлечение Каткова Шеллингом привело к серьезным идейным расхождениям и охлаждению в личных отношениях с другими бывшими членами кружка Станкевича. «Смотри, брат, не поддавайся берлинской философии, которую собирается привести к нам Катков», — предупреждал Белинского Грановский [619] Неведенский С. М. Н. Катков и его время. СПб., 1888. С. 92. .

О том, что результаты восприятия позднего Шеллинга русской учащейся молодежью могли быть и совершенно иными, показывает позиция Бакунина. Обещавший быть «беспристрастным слушателем», Бакунин уже в середине следующего 1842 г. готовит свою ставшую знаменитой статью «Реакция в Германии», в которой причисляет учение Шеллинга к одному из оплотов консервативных сил, стоящих на пути грядущих социальных преобразований. Как видно, взгляды Бакунина в этот период быстро эволюционировали в сторону радикализации, что как будто не следовало из характера его занятий в Берлинском университете, где перед началом зимнего семестра 1841–1842 г. он планировал, кроме Шеллинга, посещать лекции Вердера и Ранке, заниматься политической экономией и латынью и был по настоящему увлечен своей учебой («Работы много, но она не пугает меня, я теперь привык много работать и предметы-то (кроме латинского языка) все такие интересные» [620] Бакунин М. А. Собрание сочинений и писем. Т. 3. С. 66. ). Но уже весной 1842 г. Бакунин покинул Берлин и переехал в Дрезден, где вошел в круг левых гегельянцев. В итоге, именно тогда определился тот путь, который сделал Бакунина в 1844 г. политическим эмигрантом, отказавшимся вернуться в Россию и вновь ступившим на родную землю в кандалах (после ареста в 1849 г. его передали России австрийские власти), лишь для того, чтобы потом опять бежать оттуда [621] См.: Пирумова H. М. Бакунин. М., 1970. .

М. Н. Катков проучился в Берлинском университете на один семестр дольше Бакунина: в летнем семестре 1842 г. он, помимо философии, занимался древними языками, в особенности греческим, слушал лекции по истории живописи и археологии, что, вероятно, было навеяно историческим содержанием курса Шеллинга. Нельзя не заметить, как пробудившееся тогда у Каткова под влиянием эстетики Шеллинга увлечение античной культурой отозвалось гораздо позже в пропагандировании им системы классического образования в 1860-е гг. Весной 1842 г. Катков стал свидетелем поступления в Берлинский университет новой группы выпускников Главного педагогического института, о которых отзывался в письмах с большой симпатией. В конце того же года он вернулся в Россию.

Продолжавший учебу в Берлине, последний «осколок» кружка Станкевича, А. П. Ефремов, пробыл там еще год, до весны 1843 г. Основной специальностью Ефремова была историческая география, которой он занимался под руководством профессора К. Риттера, а затем в Иенском университете защитил диссертацию на степень доктора философии «Помпоний Мела и его знания об Африке» [622] Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Московского университета. М., 1855. T. 1. С. 328; Анучин Д. Н. География в Московском университете за первые сто лет его существования // Избранные географические работы. М., 1949. С. 86–96. . Однако одному ему в Берлине оставаться не пришлось — на смену Бакунину и Каткову в 1842–1843 гг. сюда приезжают на учебу новые представители той же среды московских салонов, где разворачивались споры западников и славянофилов. Летом 1842 г. в Берлин прибыл магистр юридического факультета Московского университета А. Н. Попов, близкий к славянофилам, в будущем видный историк, археограф, правовед, отъезд которого из Москвы стихами провожал К. С. Аксаков [623] Манн Ю. В. Указ. соч. S. 517. . Попов учился в Берлинском университете один год, до июля 1843 г., сдружившись здесь с Ефремовым, посещая дома Ранке и Шеллинга [624] Письма А. П. Елагиной к А. Н. Попову // Русский архив. 1886. Кн. 1. С. 335. . На лекциях в конце лета 1842 г. Ефремова и Попова встречал С. М. Соловьев, который тогда только что окончил Московский университет и выехал за границу в качестве домашнего учителя семьи Строгановых. В Берлине Соловьев пробыл лишь несколько недель, не записываясь в студенты, и успел «прослушать по нескольку лекций всех знаменитостей здешнего университета» [625] Соловьев С. М. Избранные труды. Записки. М., 1983. С. 272. . В ноябре 1842 г., не без влияния Каткова, к Попову присоединился товарищ последнего по Московскому университету В. А. Елагин, сын А. П. Елагиной и брат по матери И. В. и П. В. Киреевских. Берлинский университет Елагин оставил одновременно с Поповым в июле 1843 г. и уехал в путешествие по славянским землям, желая получить нужную подготовку, чтобы занять кафедру истории и литературы славянских наречий в Москве [626] В. А. Елагину принадлежат значительные работы по истории Чехии, написанные со славянофильских позиций; многие из его исторических трудов остались незаконченными и неопубликованными. По возвращении в Россию он сдал экзамен на степень магистра, но диссертации не представил, что препятствовало его зачислению в Московский университет (Лаптева Л. П. Славяноведение в Moсковском университете в XIX — начале XX века. М., 1997- С. 84–86; Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь. М., 1992. Т. 2. С. 218–220). . А в мае 1843 г. в Берлин после окончания Московского университета приехал еще один славянофил, входивший в кружок Елагиных, а впоследствии в молодую редакцию «Московитянина», писатель и собиратель народных песен М. А. Стахович (он пробыл в Берлинском университете до января 1844 г.).