Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Интересно, что те же выводы о постепенной смене университетских предпочтений среди русских студентов можно сделать и непосредственно, анализируя собранные нами данные университетских матрикул. Согласно им, многие студенты учились в двух и более университетах. Всего найдено 112 таких примеров, при этом доля поездок, в которых студенты переезжали из одного университета в другой, составляет заметную часть (свыше 17 %) от общего числа поездок — можно сказать, что каждый шестой поступавший в немецкие университеты в XVIII в. студент менял впоследствии место своей учебы (а отдельно по периоду второй половины XVIII в. эта доля еще выше). Такая мобильность характерна, конечно, не только для русских студентов, но и для европейского студенчества в целом, где существовало определенное явление — peregrinatio academica (дословно «академические скитания» (лат.)), обозначавшее стремление к поиску новых мест обучения, более глубоких знаний у новых профессоров, неудовлетворенность достигнутым образованием и жажду совершенства и т. д.

Анализ пар переездов от одного университета к другому подтверждает уже высказанные соображения о смене «университетских предпочтений». Он уточняет, прежде всего, характер посещений Кёнигсбергского университета, который студенты, записавшись в него впервые, покидали затем чаще всего, а именно в 23 случаях. Это находится в полном согласии с данным ему выше определением как «остановочного пункта» на пути в Европу: заметим, что в екатерининское время ни одной командировки в Кёнигсбергский университет не было и, несмотря на присутствие там самого Иммануила Канта, никакого особого интереса у русского дворянства той поры он не вызывал.

На втором месте по тому, как часто покидали университет, находился Галле: его оставили семнадцать русских студентов, найдя для себя лучшее место учебы. Все это еще раз свидетельствовало об упадке престижа университета Галле во второй половине XVIII в., когда он потерял свое прежнее значение не только для России, но и вообще как общеевропейский центр образования.

С другой стороны, конечной точкой переездов чаще всего становился Гёттингенский университет. В поездках студентов из России зафиксированы 37 таких случаев, что подтверждает высочайшую репутацию Гёттингена как наиболее современного из всех немецких университетов, которая скоро была усвоена русским обществом. Переезды, оканчивавшиеся в Лейдене, Страсбурге и Лейпциге случались по крайней мере в два раза реже (15–17 случаев). Наконец, выделим наиболее значимые пары университетов, между которыми шел обмен студентами: это переезды из Кёнигсберга в Гёттинген (10 случаев) и Лейден (6 случаев), из Лейдена в Страсбург (7 случаев) и из Страсбурга в Гёттинген (6 случаев). Как видим, эти переезды в точности совпадают с уже отмеченными переносами предпочтений от одного университета к другому.

Наконец, в 18 случаях мы уже можем говорить о подлинном «академическом блуждании» русских студентов, которые последовательно учились в трех немецких университетах. Так, например, Алексей Григорьевич Теплов, сын приближенного к Екатерине И сенатора Г. Н. Теплова, вначале в 1766 г. поступил в Кильский университет, затем с 1769 по 1770 г. одновременно с Радищевым учился в Лейпцигском, а затем перешел в Виттенбергский университет. Маршруты переездов графа Карла Сиверса из Петербурга (племянника известного генерала русской службы К. Е. Сиверса) пересекали всю Германию, когда с 1775 по 1781 г. он по очереди переходил из Лейденского в Тюбингенский, а затем в Лейпцигский университет.

Некоторые примеры таких скитаний настолько интересны, что заслуживают того, чтобы на них остановиться подробнее. К таковым относится поездка по немецким университетам братьев Милорадовичей, черниговских дворян, происходивших из семьи потомков выходцев из Сербии. В 1778 г. бригадир Петр Степанович Милорадович, владелец богатых малороссийских имений, приносивших ему миллионные доходы, задумал послать своего тринадцатилетнего сына Григория на учебу за границу, а вместе с ним его семилетнего двоюродного брата Михаила (сына екатерининского генерала Андрея Степановича Милорадовича). Для обоих братьев было составлено описание того, чему следует учиться: «Французскому и немецкому языкам — фундаментально, т. е. по правилам грамматики, арифметики всех частей, геометрии, географии, истории, архитектуре гражданской и военной, юриспруденции, а также рисовать, фехтовать и музыке на скрипицу и на клавир».

В качестве наставника, сопровождающего братьев, был нанят студент богословия Киевской академии Иван Лукьянович Данилевский, с которым бригадиром П. С. Милорадовичем был заключен договор. За плату в 250 рублей в год Данилевский обязывался «как днем, так и ночью быть безотлучным от сына его», помогать учить языки, «наблюдать, чтоб обучался порядочно, без лености, и не терял напрасно времени, живши в Немецкой земле».

Выехав в июне 1778 г. из Чернигова, через месяц они достигли Кёнигсберга. Здесь их тепло принял граф Г. X. Кейзерлинг, сын бывшего президента Петербургской академии. Его дом, бывший центром притяжения русских дворян, проезжавших через Кёнигсберг, и вообще центром светской жизни города, оба Милорадовича с Данилевским посещали регулярно. По совету Кейзерлинга, они сняли комнаты в доме графа Ячинского, письма которого на Украину отцу старшего Милорадовича сохранились: в них звучали хвалебные отзывы об усердной учебе всех троих, в том числе и Данилевского.

Когда встал вопрос о поступлении в студенты, то Михаил Милорадович, очевидно, не мог претендовать на это в силу малого возраста, а Григория, несмотря на то, что он также был молод, все-таки зачислили в университет в апреле 1779 г., что говорило о том, что к этому моменту он уже достаточно знал языки, чтобы понимать лекции. Иван Данилевский же сразу по прибытии записался в университет. Очевидно, как в свое время Г. В. Козицкий и H. Н. Мотонис, или П. И. Симоновский, он использовал представившуюся возможность для продолжения начатого в Киеве образования.

В Кёнигсберге Милорадовичи провели четыре года и, судя по письмам-отчетам Данилевского, одним из профессоров, к которому они регулярно обращались за советами, был И. Кант. В те же годы в Кёнигсбергском университете учился еще один богатый студент из России, князь Дмитрий Михайлович Щербатов, сын придворного историографа М. М. Щербатова: но, согласно семейным преданиям, он, напротив, за все время учебы так и не узнал о преподававшем в университете знаменитом профессоре. Воспитывавшийся в семье Щербатова П. Я. Чаадаев любил рассказывать эту историю, чтобы подчеркнуть, насколько интересы тогдашней русской аристократии были далеки от философии [411] Жихарев М. И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30-х гг. XIX века: Люди и идеи. Мемуары современников. М., 1989. С. 52. . И, хотя обсуждавшаяся учеба многих представителей высшего дворянства в Лейдене или Лейпциге позволяет скорректировать резкость этого суждения, все же следует отметить, что учебу Милорадовичей под руководством Канта надо рассматривать как исключение из общего ряда, подчеркивающее серьезный характер занятий. За время пребывания в Кёнигсберге Григорий Милорадович также занимался языками французским, немецким, латынью, выучился играть на скрипке (и даже потом владел скрипкой Страдивари), Михаил же был «прилежен в фортификации и артиллерии».