Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Еще одно «напутствие» от Шлёцера принять профессорскую кафедру в России получил А. М. Гусятников. После письменного отзыва о нем Шлёцера (представленного, по-видимому, через Гейма в Московский университет), с согласия попечителя М. Н. Муравьева Гусятникова заочно и даже без собственного ведома возвели в Москве в доктора философии, чтобы облегчить ему восхождение по ступеням ученой карьеры — случай едва ли не уникальный в истории российского высшего образования! Однако молодой человек не захотел воспользоваться плодами усилий своих наставников и отказался от профессуры, написав в ответ на эту новость Гейму: «Вы знаете, что я занимался не как ученый, ex propero; а как охотник, и любитель уединенной жизни. Мне Шлёцер неоднократно и словесно и письменно представлял пуститься в ученой сагпеге, но я всегда отклонял. Скромная и тихая жизнь образованного человека была всегда любезным предметом моему сердцу; напротив же того узнав большую часть каверз и интриг ученых по Германии, я отнюдь не считаю их положение завидливым, с какими бы оное выгодами и славою сопряжено не было» [451] OP РГБ. Ф. 406. K. 2. Ед. xp. 1. Л. 162. .

Из писем Гусятникова видно, что столь же радушно его и других русских студентов принимали не только у Шлёцера, но и в остальных домах гёттингенских профессоров. К ним относился, например, дом профессора Кристофа Мейнерса, в начале XIX в. — проректора университета, который принадлежал к высшему гёттингенскому обществу, давал обеды и званые вечера, присутствием на которых Гусятников не замедлил похвастаться перед Геймом. И здесь он нашел искреннюю симпатию к его родной стране. «Мейнерс — также один из тех ученых, которые увлеченно изучают Россию в географическом и этнографическом отношении, — писал Гусятников в Москву. — Он проявлял величайший интерес, когда я ему рассказывал о нашем образе жизни, продовольствии, способах его подвоза, богатстве и изобилии всего в России» [452] OP РГБ. Ф. 406. K. 1. Ед. xp. 3. Л. 167. В области изучения России Мейнерсу принадлежала, например, работа «Vergleichung des altern und neuern Rußlandes, in Rücksicht auf die natürlichen Beschaffenheiten der Einwohner, ihrer Cultur, Sitten, Lebensart und Gebräuche, so wie auf die Verfassung und Verwaltung des Reiches: nach Anleitung älterer und neuerer Reisebeschreiber» (Leipzig, 1798). .

Чувство национальной гордости, которое часто испытывали русские студенты в Гёттингене, подкреплялось и упоминаниями о недавних военных успехах России. Так, профессор всеобщей истории А. Геерен, рассказывая о победах Суворова в Италии, назвал его «русским Ганнибалом». «Товарищи оглянулись на меня, — пишет Александр Тургенев, — русское мое сердце трепетало от радости, и я гордился именем Русского». Как и многие в Европе того времени, Геерен был страстным поклонником русского полководца: в его научной коллекции редкостей находился кошелек Суворова, бывший с ним под Измаилом, и профессор охотно демонстрировал его на лекциях студентам. В кабинете Геерена, по рассказу Тургенева, среди немногих портретов было изображение Петра I [453] Тургенев А. И. Указ. соч. С. 191, 198, 246. . Еще один гёттингенский профессор этих лет, специалист в области истории статистики европейских государств Г. Грельман был также увлечен фигурой Петра Великого и даже вел особый курс лекций, посвященный жизни русского царя.

Русские студенты начала XIX века четко осознавали все новые положительные качества, благодаря которым Гёттингенский университет выделялся среди всех остальных немецких университетов с их средневековыми пережитками, т. е. те черты, которые впоследствии войдут в облик «классического немецкого университета». Эти преимущества — изобилие профессоров и богатый выбор предметов и курсов, обеспечение ученых всем необходимым для научной работы и т. д. — подробно перечислял в своем письме в январе 1803 г. И. А. Двигубский: «Что касается до здешнего университета, то он по справедливости считается первым в Германии. Теперь в нем 83 Профессора, из которых 52 пользуются королевским жалованием. Некоторые из них получают более 2000 рублей, считая нашими деньгами, а другие менее, но менее 500 рублей никто не получает. Сверх того, всякий из них получает за свои лекции от каждого студента так называемое Honorarium от 8 до 16 рублей и более за полгода: и кто лучше преподает свои уроки, у того и студентов больше; ибо здесь несколько Профессоров читают одну и ту же часть. В здешней Библиотеке считает более 200000 книг; в том числе очень много русских, которые присылает барон Аш. Все книги расположены по наукам: ими можно пользоваться всем, ибо Библиотека четыре дни в неделю отворяется на один час, а в среду и субботу, зимою на два часа, а летом на три: для чего при ней кроме Библиотекаря и Суббиблиотекаря определены 6 кустусов, которые в назначенные часы должны быть в Библиотеке для выдачи книг, которые можно и домой брать, выключая большие периодические сочинения и дорогие картины». Дальше Двигубский переходит к описанию кабинета натуральной истории, химической и физической лаборатории, ботанического сада, обсерватории и повивального дома [454] Там же. С. 58. .

Общее восхищение устройством Гёттингенского университета давало в то же время возможность студентам делать и очень точные конкретные замечания по ходу реформ народного просвещения в России, за которым они очень внимательно наблюдали, ловя каждую новость из приходивших к ним газет. Так, направление преобразования российских университетов, обозначившееся после принятия в России в начале 1803 г. Предварительных правил народного просвещения, далеко не во всем устраивало Александра Тургенева. Интересно при этом, как он противопоставлял немецкие и гёттингенские образцы, говоря о намеченной перемене в управлении Московским университетом (когда вместо прежнего директора встанет ректор, избираемый из профессоров): «Очень больно, если он будет образован на немецкий манер. У нас, кажется, совсем нельзя без Директора. Здесь Проректор совсем не то, что у нас должен быть директор; он не имеет никакой власти над учащими и не входит ни в экономическую часть Университета, ни в ученую, а только смотрит за поведением студентов. Должность же нашей канцелярии и Директора исправляет здесь Ганноверское правление; оно выписывает Профессоров и распределяет им жалование» [455] Там же. С. 47–48. . Таким образом, опыт обучения в Гёттингене позволил Тургеневу сразу же распознать недостатки в готовившемся университетском Уставе 1804 г., которые будут постепенно устраняться уже в 1830-х гг., в ходе последующих реформ Уварова, стремившихся приблизить облик российских университетов к классической гумбольдтовской модели [456] Андреев А. Ю. «Гумбольдт в России»… С. 51–53. .

Посещая в 1802 г. своих гёттингенских наставников, русские студенты еще не подозревали, что некоторые из этих профессоров переедут в Москву и будут деятельно участвовать в начавшемся процессе университетских реформ в России. Уже в 1803 г. многие гёттингенские профессора получили из недавно образованного российского Министерства народного просвещения приглашение преподавать в России. Такой вызов пришел, например, к уже знакомому нам, высоко почитаемому всеми русскими студентами профессору И. Т. Буле. «Гусятников сказывал мне, — взволнованно пишет Тургенев в дневнике, — что Буле получил от гр. Завадовского письмо, где он зовет его в Московский университет профессором спекулятивной Философии с весьма выгодными предложениями. Не понимаю, как Завадовский узнал о Буле. Может быть, Муравьев, по совету Батюшки, сказал о нем Завадовскому. Что если я буду причиною, что Университет наш получит такого славного Профессора?» [457] Тургенев А. И. Указ. соч. С. 200. .