Ким Маккуарри - Последние дни инков

Большинство испанцев в Куско с великой радостью встретили сообщение о прибытии Альмагро, надеясь на то, что наконец их мучения закончатся. Но Эрнан Писарро насторожился, узнав, что Альмагро вступил в переговоры с Манко, вместо того чтобы направляться прямо в Куско. Кто дал Альмагро право вести переговоры о чем-либо в королевстве его брата? Будучи по природе своей недоверчивым, Эрнан помнил о том жестком конфликте, который был у его братьев с Альмагро относительно прав на Куско: в то время Эрнан находился в Испании. Предчувствуя назревание такого конфликта, Эрнан попросил короля расширить предполагаемые границы губернаторства его брата еще дальше на юг, с тем чтобы Куско был в них включен. Король так и сделал, предоставив Франсиско Писарро дополнительные 70 лье (245 миль) в южном направлении. Король, однако, не обозначил четко, как должны отмеряться владения Писарро: по прямой линии с севера на юг или же по диагонали, вдоль побережья. Эта неопределенность в сочетании с трудностью проведения географических измерений в Перу XVI в. привела к тому, что Куско оказался на какое-то время «на ничейной земле», а Писарро и Альмагро оказались вновь в состоянии борьбы за контроль над инкской столицей.

Не доверяя Альмагро, Эрнан написал письмо Манко, — это стало первой попыткой конкистадора начать переговоры с инкским императором с того момента, как Манко поднял восстание. Эрнан сообщал инкскому императору, что он, Писарро, готов простить и забыть все то, что произошло за последний год; в то же время испанец настоятельно советовал Манко не доверять ничему из того, что может сказать ему Альмагро. Эрнан настаивал на том, что король назначил Франсиско Писарро, а не Альмагро губернатором этой области и что если Альмагро будет говорить что-то иное, то это будут слова лжеца и предателя.

Теперь в крепости Оллантайтамбо представители трех сил — двух испанских и одной инкской, стремились утвердить свои позиции. На протяжении почти целого века предки Манко управляли территорией центральных Анд. Теперь император оказался в конфронтации с двумя испанскими группировками: обе они предлагали ему разделить власть вместе с ним, но лишь в том случае, если он встанет на сторону одной группировки против другой. Но как мог он узнать, говорят правду или лгут представители этих группировок? И как он мог выведать, не сотрудничают ли они тайным образом друг с другом, имея своей целью уничтожить его и подавить восстание?

Подозревая возможное двуличие, Манко попросил эмиссаров Альмагро доказать свою искренность. Он сказал, что если они отрубят руку туземному гонцу Эрнана, то это явится доказательством того, что Альмагро действительно ненавидит братьев Писарро. В глазах Манко гонец в любом случае являлся предателем, поскольку он помогал испанскому отряду, на протяжении длительного времени отбивавшемуся от инков. Воины Манко жестко закрепили руку гонца на плоскости и вручили меч одному из испанцев. Испанец медленно занес меч над вытянутой рукой. Эмиссар опустил меч, аккуратно срезав четыре пальца. Явно удовлетворенный, Манко позволил испанским эмиссарам вернуться в лагерь Альмагро, попросив их договориться о его встрече с губернатором в городе Калка, находившемся в 12 милях от крепости. Направленный назад к Эрнану Писарро гонец так же недвусмысленно демонстрировал настрой мыслей Манко.

Когда испанские эмиссары направили своих лошадей назад в долину, им повстречался еще один испанец, Руи Диас, который решил лично переговорить с инкским правителем. Диас был в хороших отношениях с Манко еще до того, как отправился с экспедицией Альмагро в Чили; сейчас он полагал, что если ему удастся договориться о мирном соглашении, которое положило бы конец восстанию, то он, несомненно, будет удостоен энкомьенды или какого-то другого вознаграждения.

Соответственно Диас решил направиться прямо в штаб-квартиру Манко. Педро Писарро писал:

«Когда Руи Диас прибыл в резиденцию Манко Инки, [Манко] принял его очень хорошо… и Диас пробыл у Манко два дня. По словам Руи Диаса, на третий день Манко задал ему вопрос: „Скажи мне, Руи Диас, если бы я дал королю огромнейшее количество сокровищ, то он увел бы всех христиан с этой земли?“ Руи Диас в ответ спросил: „А сколько бы вы предложили?“ По словам Руи Диаса, Манко высыпал тогда кучу кукурузных зерен на землю. Из этой кучи он взял одно зернышко и сказал: „Христиане нашли [лишь] вот столько золота и серебра; то, что они не нашли, столь же велико, как эта куча, из которой я взял зернышко“… Руи Диас [тогда] сказал Манко Инке: „Даже если бы все эти горы были из золота и серебра и вы бы дали все это королю, он и тогда не увел бы испанцев с этой земли“. Когда Манко услышал это, он сказал ему: „Тогда уходи, Руи Диас, и скажи Альмагро, чтобы он шел, куда ему заблагорассудится, поскольку мой народ и я готовы отдать свои жизни, если это понадобится для того, чтобы избавиться от христиан“».

Не отступаясь от своей цели, Диас сделал все возможное, чтобы попытаться убедить Манко в том, что он может доверять Альмагро, поскольку Альмагро теперь враг Писарро. Диас сказал, что если Манко свернет свое восстание, то тогда король простит его и Альмагро восстановит Манко на троне. Желая убедиться в том, что Диас говорит правду, Манко решил проверить честность испанца так же, как до этого проверял искренность предыдущих визитеров. За несколько дней до этого войска Манко захватили в плен четверых людей Эрнана Писарро, — они были схвачены во время выполнения ими разведывательного задания в окрестностях Куско. Манко тогда распорядился, чтобы привели четверых заключенных; он затем попросил Диаса удостоверить неприязнь Альмагро к братьям Писарро посредством убийства этих людей. Для испанца одно дело было отрезать пальцы туземцу и совсем другое — убить своего соплеменника. Диасу дали трофейный испанский кинжал; четверо заключенных в этот момент стояли связанные веревками. Несколько минут Диас и четверо заключенных смотрели друг на друга. Диас в итоге бросил кинжал на землю и в свое оправдание привел несколько мотивов, по которым он не может убить этих людей. Манко, демонстрируя явное отвращение к нему, приказал схватить Диаса, начавшего громко протестовать, и заключить его под стражу вместе с остальными.

Решив поначалу выяснить, можно ли каким-то образом эксплуатировать возможный конфликт между Альмагро и Писарро, Манко в итоге решил, что нельзя доверять ни одной группировке испанцев. Ныне Манко уже не был тем неопытным семнадцатилетним юнцом, который повстречал Франсиско Писарро в окрестностях Куско и которому последний пообещал столь многое. Почти четыре года общения с испанцами ясно продемонстрировали ему, что эти бородачи являются обычными людьми, а отнюдь не богами. Соответственно, — как это имеет место в любом человеческом сообществе, — одни конкистадоры явно хуже других. Манко ненавидел Хуана Писарро, который дурно обращался с ним, а также Гонсало Писарро, который увел его жену. С другой стороны, он испытывал безусловную симпатию к Альмагро и к Эрнану де Сото. Манко даже неплохо ладил с Франсиско Писарро, который в свое время старался хорошо обращаться с Манко — по политическим мотивам. Но в конечном счете Манко осознавал, что в целом испанским захватчикам доверять нельзя, поскольку все они до единого жаждут заполучить то, чем обладала инкская элита: землю, угодья, рудники, туземных крестьян, индейских наложниц, самые роскошные здания в Куско.