Неизвестен Автор - В Мраморном дворце

Государь выпил чарку за здоровье Георгиевских кавалеров, а принц - за здоровье Государя.

Принц Ольденбургский был человеком выдающейся энергии, строгий и вспыльчивый. Он был замечательным организатором и его кипучая деятельность принесла много пользы России.

Вечером в Зимнем Дворце состоялся традиционный обед для Георгиевских кавалеров - офицеров. Перед обедом великий князь Николай Николаевич телефонировал Государю, что он не может приехать, потому что заболел ангиной.

Мой отец всегда ездил на георгиевские обеды. Однажды, в царствование Александра III, перед георгиевским обедом, Государь его спросил, почему нет матушки, которая была утром на выходе? Матушка в тот год была в ожидании. Отец ответил, что ей нездоровится. Государь остался недоволен и заметил, что в таком случае матушке не следовало приезжать и на выход. Государь Александр III был очень строг с Семейством. Однажды он посадил под арест великого князя Николая Михайловича за то, что тот ехал мимо Аничкова дворца на захудалом извозчике, развалясь, с сигарой в зубах. Государь увидел его в окно. Николай Михайлович любил так ездить.

Император Николай II был другой: мягкий, чуткий, внимательный. Помню однажды во время закуски перед завтраком, после одного из выходов, он оцарапал себе палец до крови об иголку, забытую портным в его мундире. Николай Николаевич ему посоветовал помочить палец водкой и он тотчас это сделал.

За одним из таких завтраков зашел разговор о столкновении, происшедшем между нашими уланами, стоявшими на прусской границе, и прусской кавалерией. Совершенно не помню, почему и как произошло это столкновение. Николай Николаевич, не любивший немцев, был очень доволен, что мы им "наклали", и выразил надежду, что "в будущей войне мы им тоже накладем".

6-го декабря 1910 г. утром Костин камердинер Крюков разбудил нас и поздравил с Монаршей милостью: зачислением в списки лейб-гвардии 4-го Стрелкового Императорской фамилии полка; об этом он прочел в "Инвалиде", в котором печатались высочайшие приказы. В стрелки были зачислены Иоанчик, Костя и я.

Легко можно себе представить нашу радость!

Мы поехали по магазинам офицерских вещей искать себе стрелковые погоны, петлицы, портупеи и т. д. Магазины, по случаю праздника, были закрыты и нам пришлось в них входить через задний ход. Наконец, мы кое-что нашли. Я надел мундир и малиновую рубашку отца. Иоанчик, Костя и я поехали в Царское Село, вместе с Николаем Николаевичем и принцем П. А. Ольденбургским. В Царском Селе я предложил им обоим сесть в мой автомобиль, но Николай Николаевич отнесся к нему недоверчиво и предпочел ехать в придворной карете.

Я в первый раз был в собрании стрелков Императорской Фамилии. Их собрание было очень уютное. На обед приехал Государь и удивился, откуда у нас стрелковая форма. После обеда стали пить чарочки. Пришлось, к моему ужасу, пить и мне. Чарочка была большая, серебряная, наполненная шампанским. Взяв чарочку, надо было поклониться Государю и выпить ее до дна. Я не люблю шампанского, не могу пить его быстро и с трудом одолел большую чарочку. Очень неприятно пить из серебряной чарочки. Из стекла пьется гораздо легче.

В мае начались у нас с Олегом лицейские переходные экзамены, с первого на второй курс. Мы подготовлялись к ним с помощью наших профессоров. Первый экзамен был по римскому праву. В этот день мы поехали с Олегом в Петербург, в Киевское подворье, где митрополит Киевский Флавиан отслужил для нас молебен, а затем - в часовню Спасителя, на Петербургской стороне, и только потом уже - в Лицей. На Троицком мосту мы повстречались с похоронами и решили, что это хорошая примета.

Олег держал экзамен со своим классом, а я отдельно. Мы оба хорошо выдержали и получили полный бал, к большому нашему удивлению, так же как и к удивлению профессора Б. В. Никольского. Признаюсь, мы были в восторге. После экзамена мы снова поехали в часовню Спасителя, помолились и поблагодарили Бога за оказанную нам помощь. С тех пор мы каждый раз ездили в часовню до и после экзамена.

Если не ошибаюсь, вторым экзаменом был экзамен по статистике, и мы готовились к нему под руководством проф. сенатора Власия Тимофеевича Судейкина. Экзамен пришелся в день Ангела нашего отца, 21 мая. Мы с Олегом решили подарить отцу серебряный портсигар и просили ювелира Фаберже прислать несколько портсигаров на выбор. Их прислали как раз, когда мы готовились с Судейкиным к экзаменам, поэтому пришлось выбирать при нем. Власий Тимофеевич был человек прижимистый и сказал нам: II faut marchander. Нам очень понравилось это выражение, тем более, что торговаться с Фаберже не приходилось. И мы часто потом повторяли эти слова.

Той же весной должен был идти в Царском Селе, в Китайском театре, спектакль "Измайловского досуга". Измайловские офицеры, и в их числе мой отец, должны были играть "Принцессу Грезу" Ростана. Я тоже должен был играть в этой пьесе и изображать "рыцаря зеленых лат". Я участвовал в репетициях, но потом заболел корью и не мог принять участие в самом спектакле, который, впрочем, пришлось отменить по случаю смерти мужа сестры моей матушки.

Когда я выздоровел, меня отправили на кавказские минеральные воды, в Ессентуки. Перед отъездом я зашел к ген. П. Е. Кеппену проститься. Он был очень болен, еле держался на ногах. У него был рак, от которого он и умер в августе месяце. Очень тяжело было видеть нашего дорогого Павку в таком состоянии.

Это оказалось нашим последним свиданием на этом свете.

В Ессентуках я поселился в санатории Азау, во главе которой стоял доктор с польской фамилией. Он запретил мне курить и назначил воды, которые я должен был пить. У меня была прекрасная комната с балконом и спальня. Кормили нас очень недурно. По утрам я ходил в парк, в котором были источники, и проделывал курс лечения. Автомобиль мне сильно облегчал передвижения и я делал большие и интересные прогулки.

Одно время в нашей санатории жил ген. Рузский с женой. Через шесть лет он принял участие в отречении Государя. Тогда же он мне скорее нравился. Он рассказывал много любопытного о Русско-японской войне и очень критиковал ген. Куропаткина, которого недолюбливал.

Приезжал со своей молодой женой бывший военный министр ген. Редигер, рассказывавший тоже много интересного. Так, между прочим, он вспоминал, что когда бывал у Государя с докладами, то Государь, куривший папиросы в мундштуке, клал конец мундштука на особую бумажку перед пепельницей, чтобы выходящий из мундштука дым не портил письменного стола, - до такой степени он был аккуратен.

Относительно аккуратности Государя я вспоминаю рассказ моей матушки о том, как Государь ей однажды сказал, что у него такой порядок в письменном столе, что он может в темноте найти любую вещь, лежащую в ящиках.