Неизвестен Автор - В Мраморном дворце

Прочитав эту брошюру, Татиана полюбила святую и блаженную царицу Тамару, помолилась ей, любившей и защищавшей Грузию, за ее прямого потомка - князя Константина Багратиона. И вскоре Государь разрешил Багратиону вернуться и увидаться с Татианой в Крыму.

1-го мая 1911 года, в Ореандской церкви, построенной моим дедом, был отслужен молебен по случаю помолвки Татианы и Багратиона. Этот день был днем празднования Св. царицы Тамары, о чем знала одна Татиана.

В 1946 г. митрополит Анастасий, постригая в Женеве Татиану, дал ей совершенно неожиданно имя Тамары. Теперь она неразрывно связана со своей небесной покровительницей.

Получив разрешение Государя, я выехал в Оренбург, на кумыс. Я ехал с подъесаулом Васильковским и его женой, сначала через Москву, а потом - по Волге до Самары. Путешествие было восхитительное. Погода стояла идеальная. Красивые, живописные виды сменялись один за другим; мы проезжали мимо старых монастырей и церквей, в некоторых из них я был за два года перед этим, когда с родными путешествовал по Волге. Кормили нас чудесно.

В Казани мы сошли с парохода и поехали осматривать город, главным образом, его святыни. В то время, когда мы осматривали старинный Кремль, появился молодой вице-губернатор, с рыжей бородой. Он только недавно был назначен в Казанскую губернию и ничего о ней не знал. На мои вопросы он не мог отвечать и только хихикал в бороду, повторяя, что он только недавно на своем посту и еще ничего не знает.

Командующий войсками Казанского военного округа был ген. Сандецкий, известный своей невероятной строгостью и грубостью. Узнав, что я в Казани, он прислал в мое распоряжение офицера. Ген. Сандецкого так боялись солдаты, что во время производимых им смотров некоторым из них становилось дурно.

Осмотрев Казань, мы снова сели на пароход и доехали до Самары, где пересели на поезд и поехали в Оренбург, который был столицей Оренбургского Казачьего Войска. В нем одновременно жили наказный атаман Оренбургского Казачьего Войска и губернатор.

Позавтракав на станции, мы поехали на лошадях на Кумыс-Каррика, то есть в степь, где были разбросаны необольшие деревянные домики для лечившихся кумысом. Кажется, ехать надо было часа два-три. Я поселился в одном из таких домиков, в нем было три комнаты: две - моих и одна - моего камердинера. Каррик был не то англичанин, не то шотландец, он был хозяином и собственником этого кумысного заведения. Большого роста, симпатичный, он ходил в шотландской шапочке. Васильковский был уже на кумысе Каррика за год перед тем и поэтому знал, как надо пить кумыс. Питье это начиналось с самого утра и постепенно увеличивалось. Его приносили в больших бутылках, как из-под шампанского, вкус у него сладковатый и пить его тяжело, а, в конце концов, и противно. От него часто тошнило, но на это не обращалось внимания.

От кумыса я стал сильно полнеть, так что пришлось выписать себе из Петербурга новые, более широкие штаны и сапоги, - голенища стали жать. Я каждый день прибавлял в весе и посылал об этом сообщения в Петербург, П. Е. Кеппену, который был душой всей жизни нашей семьи и, конечно, очень интересовался результатами моего лечения кумысом.

Я познакомился с местным уездным начальником и мы с Васильковским и с ним как-то ездили к киргизам, ночевали втроем в киргизской юрте и присутствовали на киргизских скачках, в которых принимали участие старые, толстые киргизы. Я устроил на кумысе народный праздник с разными играми и состязаниями и раздавал призы. Окончился народный праздник скачками. Скакала куча народу, в ужасной пыли. Мой шофер Сильванович почему-то непременно пожелал участвовать в этой скачке и болтался где-то в толпе, понятия не имея о верховой езде.

Я провел на кумысе чуть ли не два месяца. Накануне отъезда из Оренбурга мы с Васильковскими переночевали в доме Войскового Атамана. Самого атамана не было и принимал нас его сын, кадет одного из двух Оренбургских кадетских корпусов. Он прекрасно справился со своей задачей.

На вокзал мы приехали окруженные конвоем Оренбургских казаков. Меня провожало много народа и даже хор Оренбургских трубачей. Мне с Васильковскими дали салон-вагон, к которому была прицеплена платформа, на которой стоял мой автомобиль, покрытый брезентом. Я поехал в наше подмосковное Осташево.

Глава тринадцатая

В это время брат Константин был произведен в офицеры. Он вышел в лейб-гвардии Измайловский полк, который всегда так нежно любил мой отец. Он приехал в Осташево вскоре после меня. Там же в это лето находился и другой, мой брат, Олег, только что, весной 1910 года, окончивший Полоцкий кадетский корпус. Олег мечтал поступить с осени в Императорский Александровский Лицей для получения высшего образования.

У нас дома одни были за Лицей, а другие - против. Инициатором поступления Олега в Лицей был H. H. Ермолинский (воспитатель трех младших братьев), который был новатором в их жизни и проводил свои взгляды в их воспитании и образовании. Что касается воспитания, то он считал, что они должны быть самостоятельнее, чем мы с Иоанчиком, когда учились. Что же касается образования, то Ермолинский находил, что Олег, как способный человек, должен получить высшее образование, и нисколько не смущался тем, что лицей гражданское заведение, и что до сих пор ни один член Императорского Дома не носил гражданского мундира. Сам Олег не стремился на военную службу, он гораздо больше интересовался литературой и музыкой. Я лично тоже стоял за то, чтобы Олег поступил в Лицей.

Олег был дружен с H. H. Ермолинским и последний понимал, что Олег незаурядный человек и всячески содействовал его развитию и образованию. Они вместе играли в четыре руки, увлекаясь музыкой. Олег много читал, и Ермолинский знакомил его с интересными и образованными людьми, могущими отвечать на его запросы. Ермолинский, повторяю, понимал, что нельзя нас было так воспитывать, как это делалось до его поступления к моим братьям. Нас воспитывали очень далеко от жизни и давали нам очень мало свободы. Поэтому, когда мы с Иоанчиком поступили в полки, нам было нелегко. Взгляды Ермолинского не сходились со взглядами дяденьки, который, несмотря на свои воспитательские способности, придерживался старых взглядов.

Благодаря Ермолинскому, Костя, а за ним и Игорь, поступили в Пажеский корпус, в специальные классы. Поступление моих братьев в Пажеский корпус тоже было новшеством, так как не было принято, чтобы члены Императорской фамилии были пажами. Конечно, ни Костя, ни Игорь не носили на высочайших выходах шлейфы великих княгинь.

Мой отец и дяденька, и дядя Вячеслав Константинович, другой брат моего отца, числились в Морском училище, как и Кирилл Владимирович, Александр и Алексей Михайловичи. Андрей Владимирович и Сергей Михайлович числились в Михайловском Артиллерийском училище, но все они учились дома и только на некоторые занятия ездили в училища. Так было и с братом Константином. Но когда Игорь поступил в Пажеский корпус, он был приходящим в полном смысле этого слова. Как и везде, в корпусе его очень любили, он был на "ты" со своими товарищами и на совершенно равном с ними положении. Я считаю, что так и должно было быть. Жизнь идет вперед и не может оставаться в одних и тех же формах. Дети Императора Николая Павловича, как Александр II, мой дед и великие князья Николай и Михаил Николаевичи, были в свое время как бы полубоги: в то время они были единственными великими князьями на всю Россию. Их дети, как мой отец и дяди, конечно, занимали высокое положение, но уже иное, чем их отцы, так как великих князей было уже много. А их внуки, как мы, хотя и были в исключительном положении, но уже опять по-иному, чем наши отцы и деды.