Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры

– Нет, – ответила гордая женщина, сохраняя самообладание. – Я называю его своим храмом.

Этот ответ говорил о многом, а подразумевал ещё большее, и капитан застыл в растерянности. Его мысли о сочувствии сразу куда-то улетучились, а их место заняло нестерпимое желание сделать больно и Иеруше, и её супругу. Пнув ногой развалившийся стол, он расхохотался:

– Значит, это и есть то место, где заседает сенат, и где составляются законопроекты?

– Нет, – осторожно вставил Эбнер, поднимая упавшую Библию. – Они создаются в этой книге.

– Значит, ты собрался управлять Лахайной при помощи десяти заповедей? – И Хоксуорт снова истерично засмеялся.

– Так же, как мы сами управляем собой, – ответил Эбнер.

Капитан ещё раз ударил ногой по столешнице, и в очередной раз сильно ушиб стопу. – Неужели Библия велит вам жить как свиньям? Неужели она велит тебе заставлять свою жену трудиться как рабыню? – В порыве отчаяния он схватил руку Иеруши и поднял её, как будто выставлял на продажу с аукциона, но женщина осторожно высвободила ладонь и поправила складки платья.

Её действия так взбесили капитана, что он предпочел отступить на шаг от этих ненормальных миссионеров. Он принялся бросать в их адрес самые унизительные оскорбления и угрозы, которые, правда, не были такими уж необоснованными.

– Ну, хорошо, жалкие, проклятые, никчемные черви! Вы можете издавать любые законы, но только вы не сможете за ставить флот выполнять их. Преподобный Хейл, я заявляю вам, что уже к полудню на всех китобойных судах будет сколько угодно гавайских женщин.

– Женщинам запрещено посещать корабли, – упорствовал Эбнер.

– Мои матросы были в море девять месяцев, – пояснил Хоксуорт. – И когда мы приходим в порт, им хочется женщин. И они будут их иметь. Всех этих поганых гавайских женщин, и столько, сколько им захочется. Что касается меня, то я сразу забираю к себе парочку. Толстушку и худенькую.

– Ты пойдешь со мной в церковь, Иеруша? – обратился священник к жене.

– Она останется здесь! – взревел Хоксуорт, снова хватая женщину за руку. – Пусть послушает, как проводит свободное время настоящий мужчина. Ему не терпелось оскорбить Иерушу, осквернить её воображение мерзкими подробностями, чтобы окончательно унизить эту гордячку. – Ну, а когда я получаю и толстушку, и худышку, я, как правило, накрепко закрываю свою дверь и не появляюсь на палубе дня два. Я нахожусь в своей каюте совершенно нагой. Вот, кстати, почему сейчас я и предстал перед вами в одних только штанах. Меня потревожили, и поэтому мне пришлось убить одного человека. Так вот, когда я разденусь, я обожаю сразу развалиться на спине на своей огромной кровати и уже тогда командую девочкам: "Итак, первой будет та, которая сумеет…" – Но он не успел договорить, потому что в ту же секунду его обожгла острая боль: Эбнер со всего размаха ударил капитана ладонью по больной губе.

Хоксуорт застыл на миг от изумления, а затем выбросил вперед свою могучую правую руку, ухватил священника за запястье и выкручивал его до тех пор, пока Эбнеру не пришлось встать на колени на пыльный пол. Капитан, не выпуская ладони Иеруши, все же закончил свою мысль:

– Так вот, я объясняю девочкам, что та, которая сумеет первой возбудить мою плоть, завоюет право взгромоздиться на меня, а другой тогда придется потом подставить свой ротик.

Иеруша встала на колени рядом с супругом, и Рафер Хоксуорт с презрением глядел на этих двух жалких гаденышей.

– Что ты делаешь, Иеруша? – возмущался он. – Проявляешь заботу о своем недомерке?

– Я молюсь за тебя, – ответила Иеруша, продолжая стоять на коленях. Капитан в порыве ярости одним ударом уложил на пол обоих, и теперь грозно возвышался над распростертыми на земле супругами.

– Между прочим, на судне "Лавровое дерево" имеется пушка. И, клянусь Богом, если вы вздумаете ещё раз вмешаться в дела китобойной флотилии, я разнесу эту лачугу на кусочки. – Он шагнул к двери, но почувствовав, что этого все же недостаточно, остановился и повернулся к миссионерам, чтобы напоследок ещё раз поиздеваться над ними. – Наверное, вам будет небезынтересно узнать, что из всех дочерей Пупали больше всего мне нравится Илики. Ах, эта Илики! Я-то начинал с жены Пупали, а уже потом перекинулся на дочек. Но Илики, конечно, лучше всех. И знаете, почему? Потому что вы успели обучить её таким хорошим манерам! Именно здесь, в своей миссионерской школе. Когда она забирается на меня, она говорит: "Пожалуйста, прошу вас".

После того как Рафер, наконец, ушел, миссионеры ещё несколько минут не вставали с пола, продолжая молиться, а затем Иеруша помогла супругу привести в порядок сломанный стол и собрала по страницам его рукопись. Сознавая, что капитан Хоксуорт вовсе не шутил, когда говорил о пушке, она отвела обоих детей на время к Аманде Уиппл. Правда, Иеруша не стала рассказывать подруге, что произошло у них в доме. Потом она вернулась к Эбнеру, исполненная желания оставаться с ним в любом случае, даже если неприятности, обещанные капитаном, действительно сбудутся.

Именно так все и получилось. Весь китобойный флот увидел в вызывающем поведении капитана Хоксуорта прекрасный повод навсегда покончить с запретами и ограничениями, наложенными новыми законами, и поэтому команды кораблей высыпали на улицы Лахайны, где начали крушить все подряд, грабя дома и насилуя женщин. Они загнали перепуганных полицейских в форт, а сами собрались перед ним. Внутри обосновался Келоло со своей последней группой соратников, готовых стоять до конца.

– Снесите этот чёртов форт! – кричали те матросы, которым уже пришлось побывать в местной тюрьме.

– Не подходите ближе! – предупредил Келоло. Но прежде, чем предпринять что-либо, вождь тайком перебрался через не надежный крепостной вал и отправился за советом к Маламе.

– А как бы поступил ты сам? Что, по-твоему, было бы самым мудрым решением? – хрипя и еле переводя дыхание, спросила Алии Нуи.

– Я думаю, что не стоит поддаваться им, – мрачно произнес Келоло. – Мы издали хорошие законы, и мы не должны так просто уступать и сдаваться.

– Я согласна с тобой, – кивнула Малама. – Но я не хочу, чтобы ты пострадал, мой дорогой и любимый муж.

Келоло тепло улыбнулся, услышав, как непривычно и ласково назвала его Алии Нуи. Он прекрасно помнил о том, что миссионер запретил ей произносить слово "муж" по отношению к нему.

– Тебе уже лучше? Хотя бы немножко? – заботливо поинтересовался он, как будто являлся не супругом, а наперстником.

– Мне очень плохо, Келоло. Как ты думаешь, они все же осмелятся стрелять из пушки? Мне бы очень не хотелось слышать залпы такого большого орудия.

– Я думаю, они будут стрелять, – ответил Келоло. – А по том устыдятся своего поступка. А ещё через некоторое время все закончится.