Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры

– Я отдам эту ткань женщинам Маламы, – настаивал Эбнер. С этим Иеруше пришлось согласиться, но как только муж ушел, а в городе все стихло, она присела на новый стул за такой же новехонький стол и сочинила следующее письмо:

"Моя дражайшая сестра во Христе Эстер!

Вы одна во всем мире из известных мне людей, кто сможет простить меня за то, что я собираюсь сейчас вам сказать. С моей стороны это прозвучит как проявление тщеславия, и при других обстоятельствах это было бы непростительно, но если я совершаю грех, то пусть все это останется при мне, я не в силах сопротивляться ему.

Вы всегда спрашивали, есть ли у меня какое-то пожелание и вещь, о которой я мечтаю, и которую вы могли бы при случае переслать мне. Я каждый раз отвечала вам, что Господь заботится обо мне и снабжает меня и Эбнера всем необходимым.

Так оно и есть на самом деле. Комитет по делам миссионеров присылает нам все, в чем мы нуждаемся. Но в последнее время, когда я стала и старше, и мудрее, я с ужасом осознала, что прошло уже много лет с тех пор, когда я надевала платье, которое было бы предназначено именно для меня. Я сразу же хочу добавить, что те платья, которые побывали в пользовании и присылаются нам благотворительным комитетом, хорошо мне подходят. Они не совсем старомодные, но я поняла, что мне очень хочется иметь свое собственное платье.

Мне очень хочется, чтобы оно было красно-коричневатого оттенка, с синей или красной отделкой, и я была бы особо благодарна вам, если бы вы сшили его с рукавом "волан", как это, по-моему, сейчас модно. Я видела такое платье несколько лет назад на одной женщине, которая направлялась в Гонолулу, и ей оно очень шло. Но если с тех пор мода уже изменилась, и если вы знаете более симпатичный и подходящий фасон, то я полностью доверяю вашему вкусу. Шляпки мне не нужны, но если бы вы смогли прислать мне также пару перчаток с кружевами, которые носили в старые времена, я была бы вам глубоко признательна.

Думаю, мне не стоит снова напоминать вам, милая Эстер, что у меня нет денег, и мне нечем будет заплатить за то, что вы выполните эту мою не совсем обычную просьбу, я не видела доллара вот уже семь лет, да мне и не нужно видеть деньги. Я, конечно, понимаю, что это очень тщеславная и дорогая просьба, с которой я обращаюсь к своей самой лучшей подруге. Но я молю Бога о том, чтобы вы правильно меня поняли.

Я теперь не такая полная, как была когда-то, и, похоже, уже не такая высокая, поэтому не шейте платье слишком большого размера. Если я правильно понимаю слова вашего брата, то теперь я стала такой же, как и вы. Тем не менее, мне не хотелось бы, чтобы вы прислали мне одно из ваших платьев. Ткань должна быть совершенно новой и принадлежать только мне. Пожалуйста, будьте милосердны по отношению ко мне, простите меня за эту просьбу или, вернее, мольбу. Ваша сестра Иеруша".

Когда Иеруша отправилась к магазину "Джандерс и Уиппл ", чтобы оставить письмо для его дальнейшей пересыки, она узнала, что "Карфагенянин" отплыл, а капитан Хоксуорт прихватил с собой прелестную Илики, младшую дочь Пупали. Это событие огорчило Иерушу даже больше, чем все происшествия прошедших дней, и она, не сдержавшись, расплакалась.

– Она была самым обожаемым ребенком, – горестно пояснила Иеруша свои переживания. – Второй такой нам уже не найти. Я считаю её отплытие из Лахайны большой личной потерей, потому что относилась к ней, как к собственной дочери. Я сильно надеюсь на то, что мир будет добр к ней.

Иеруша попыталась вытереть слезы, но они всё равно продолжали ручьями струиться по её щекам.

Одной из последних общественных акций, предпринятых Маламой, стала следующая: она приказала подать свое сухопутное каноэ, превозмогая боль, устроилась на подстилках из тапы, и велела пронести себя по разрушенным улицам Лахайны. Где бы она ни останавливалась, Алии Нуи обращалась к подданным со словами:

– Законы, установленные нами, справедливые. Им надо следовать.

По дороге она приободряла полицейских, а у винной лавки Мэрфи, задыхаясь, объявила:

– Никакого алкоголя гавайцам продавать нельзя. Девушки не должны танцевать без одежды.

Её слова, произнесенные сразу после мятежа, произвели куда больший эффект, чем до него. Полицейские Келоло не только вернули себе утраченный контроль над островом, но и укрепили его. В своем нелепом каноэ, сопровождаемым двумя огромными служанками и воинами с украшенными перьями жезлами, Малама стала одной из самых значительных фигур в истории Мауи.

Эбнер и Иеруша обратили внимание, что во время этого путешествия по острову дети Маламы – Кеоки и Ноелани – старались держаться ближе к матери. У форта, где собралось большинство островитян, Малама произнесла следующее:

– Скоро я умру, и Алии Нуи станет моя дочь Ноелани. Никто не позволил себе никаких проявлений одобрения, но все посмотрели на красивую девушку с возросшим уважением. Эбнер заметил также, что постепенно возле Маламы собрались самые значительные кахуны острова и вели с ней ожив ленную беседу. У него возникла мысль, что они хотят вернуть вероотступницу к поклонению древним божествам, но, похоже, старания их успеха не имели. К тому же, кахуны не имели ничего против христианства. Они понимали, что новый бог куда могущественнее их старых богов, и поэтому проявили благоразумие, со смирением признав превосходство "пришельца". Тем не менее, они не могли оставить своим попечительством Маламу до самой её смерти, поэтому, пока Эбнер возносил молитвы Яхве, они молча обращались к Кейну. Кахуны по-прежнему делали ей массаж, искали для неё целебные травы и участвовали в приготовлении любимой пищи. Алии Нуи не утратила аппетита и продолжала поглощать еду в огромных количествах, чувствуя, что только этим может поддерживать в себе жизненные силы. Она ела по четыре, а то и по пять раз в день. За один прием Малама потребляла фунт или два жареной свинины, солидный кусок собачатины, печеную рыбу, большую порцию плодов хлебного дерева и, как минимум, кварту напитка пой, а иногда и две-три. После этого служанки постукивали Маламу по животу, чтобы стимулировать её ослабевшее пищеварение. Доктор Уиппл не находил себе места:

– Рано или поздно она укушается до смерти. Хотя Малама привыкла к этому с двадцатилетнего возраста. Просто невероятно, что женщина может столько съесть!

Когда до других островов доползли слухи о том, что Малама, дочь короля Коны, умирает, все алии сочли своим долгом собраться у её смертного одра, как это было принято на островах в течение долгих столетий. И если бы иностранца, посещавшего в те дни Лахайну, спросили, какое событие ему наиболее запомнилось, он, скорее всего, назвал бы даже не сопровождаемый пушечной пальбой мятеж китобоев, а вот это траурное собрание знатных гавайцев. Он, наверное, выразился бы так: