Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры

– Ты полагаешь, что они убьют кого-нибудь?

– Да. Жертвы обязательно будут.

– Келоло, больше всего я надеюсь на то, что они не убьют тебя. Нет на свете мужа лучше, чем ты был для меня. – Огромная женщина попыталась переместиться, чтобы устроиться удобней, и, когда ей это все же удалось, спросила: – Они не причинили никакого вреда миссионерам?

– Я не знаю, – честно признался Келоло.

– Тебе не кажется странным, – продолжала Малама, – что этот маленький человечек тратит столько времени, чтобы объяснить нам, гавайцам, как мы должны себя вести, а всегда получается так, что плохо поступает только его народ.

У ворот форта завязалась драка, и Келоло призвали, чтобы он принял какое-нибудь решение. Вождь приказал своим людям не использовать то небольшое количество оружия, которым они располагали, разве что не начнется настоящий мятеж. Зато Келоло распорядился использовать шесты и багры, чтобы сталкивать со стен не в меру рьяных нападавших. С борта "Лаврового дерева" капитан Хоксуорт увидел в подзорную трубу, как некоторые из его матросов получают достойный отпор, и пришел в ярость. Он лично зарядил и подкатил пушку к бортовому порту, распорядившись открыть огонь. Сорокафунтовое ядро пронизало кроны пальм, окружавших форт, и Хоксуорт приказал:

– Ниже на двадцать футов!

Следующий выстрел пришелся прямо в стену форта, выбросив высоко в воздух обломки камня. Третье ядро в щепки разнесло ворота, так что форт могли штурмовать целые сотни матросов. Отпихнув в сторону Келоло, нападавшие принялись угрожать самой Маламе.

– Видите вот тот миссионерский домишко?! – вопил Хоксуорт, воодушевленный своим первым успехом. – Вон там, левее. Раскатать его в лепешку!

Первый выстрел опять пришелся с перелетом, и Хоксуорт, в нетерпении приплясывал, давая указания канониру изменить прицел. Пятое ядро, так же, как шестое и седьмое, поразили миссионерский домик, сравняв его с землей.

– Господи мой Боже! – возбужденно воскликнул капитан. – Вот и конец всем законам!

Внезапно Хоксуорт прижал руки к груди, словно его поразил невидимый снаряд, раскидал канониров у пушки, словно оловянных солдатиков, и возопил:

– Что б вас всех!. . Что же вы творите?!

После чего перемахнул через борт и вплавь устремился к берегу залива. Разбрызгивая воду, весь мокрый, он промчался мимо матросов, наседавших с оскорблениями на начальника полиции и тучную женщину, стоявших возле изуродованного форта, и ворвался на территорию миссионеров. Груда обломков, в которую превратилось жилище, ввергла Хоксуорта в ужас. Приблизившись к месту, где его ещё недавно принимали, как гостя, капитан в испуге закричал:

– Иеруша! Тебя не задело?

Не дождавшись ответа, он принялся раскидывать балки и обломки досок, которые с большим трудом были доставлены в этот дом. Наконец, из одного из полуразрушенных помещений до капитана донесся какой-то невнятный звук. Бросившись туда и отшвырнув остатки двери, Хоксуорт увидел Эбнера и Иерушу, молящихся среди обломков, оставшихся от их мирного обиталища.

– Слава тебе, Господи! – простонал он и прижал женщину к своему мокрому от пота и морской воды телу. Иеруша не сопротивлялась. Она лишь безразлично смотрела в лицо капитана. Внезапно в глазах её вспыхнул ужас: женщина увидела, как сзади к Хоксуорту приближается её муж, сжимая в кулаке обломок ножа.

– Нет! – нашла в себе силы выкрикнуть Иеруша. – Нет, Эбнер! Господь покарает его сам.

С неизъяснимым облегчением, не сравнимым даже с тем, которое она испытала, когда Эбнер, трясущийся от волнения, без посторонней помощи, принял у неё первые роды, женщина увидела, как её муж отбросил оружие. В ту же секунду капитан резко обернулся и, заметив нож, обрушил кулак на бледное лицо миссионера. Тщедушный мужчина согнулся под тяжестью удара и отлетел к остаткам стены, разметав их. Снаружи можно было услышать шум, производимый сопротивляющейся капитану женщиной. Крики Иеруши, звавшей на помощь, внезапно заглушил вопль Хоксуорта, в руку которого, скорее всего, вцепилась зубами жена миссионера. Когда Эбнер, наконец-то, смог подняться на ноги и, сжимая в кулаке обломок дерева, появился на месте происшествия, он увидел стоящего в дверном проеме капитана, пытавшегося остановить кровь, льющуюся из прокушенной руки. Потом, как будто ничего и не произошло, огромный капитан с сожалением заявил:

– В какое же жуткое место затащил тебя, Иеруша, твой муженек! Когда в последний раз ты примеряла новое платье? – Он повернулся, чтобы уйти, но задержался и чуть ли не со слезами добавил: – Почему, когда мы с тобой встречаемся, ты постоянно беременна от этого идиота?!

Беспорядки продолжались ещё трое суток. Девушки, которые преуспевали в классе Иеруши и находились сейчас примерно на половине пути между дикарками и цивилизованными женщинами, вернулись к безумным утехам с матросами, и спали с шестью, восемью, а то и десятью мужчинами в душных кубриках китобойных судов. Из винной лавки Мэрфи доносились веселая музыка, пение и слышались радостные пьяные крики. Пожилых людей, которые пытались не впускать в свои дома моряков, жестоко избивали и насильно забирали их дочерей на корабли. А во дворце лежала усталая, изможденная и ничего не понимающая Малама, которая, правда, успела приказать увести всех женщин в горы. Великая Алии Нуи с трудом переводила дух и все время хрипела.

На третий день погрома она вызвала к себе Эбнера и, напрягая последние силы, спросила его:

– Как же все это вышло, мой дорогой учитель? Почему по лучилось именно так?

– Мы все в какой-то степени животные, – объяснил священник. – И только законы Господа удерживают нас в рамках приличия.

– Почему же твои люди не живут по этим законам?

– Потому что Лахайна много времени сама не имела собственных законов. А если нет закона, людям начинает казаться, что им дозволено творить все, что заблагорассудится.

– Если бы твой король узнал о том, что произошло тут у нас в эти дни… про пушку и сожженные дома… он бы принес свои извинения?

– Он был бы просто растоптан и унижен, – подтвердил священник.

– А почему происходит так, что и американцы, и англичане, и французы все заинтересованы в том, чтобы мы продавали в своих лавках виски? И чтобы позволяли нашим девушкам плавать на их корабли?

– Это потому, что Гавайи ещё не заявили о себе как о цивилизованной стране, – пояснил Эбнер.

– А твой народ пытается донести до нас цивилизацию, – слабым голосом спросила Малама. – тем, что стреляет в нас из пушек?

– Мне очень стыдно за мой народ, – в отчаянии признался Эбнер.

Именно этого момента так ждала Малама, и после длинной паузы она сказала:

– Теперь мы с тобой равны, Макуа Хейл.